морской порядок завести - отбивать склянки. Не знаю уж, всерьез он или
для потехи, вернее всего от безделья, эту чепуху затеял, а только
приказал склянки отбивать машинисту паровозным гудком. Велел машинисту
смотреть на часы с цепочкой и подавать короткие гудки: в двенадцать
часов бить четыре склянки - четыре гудка, а в час - две склянки и так
далее.
Машинист, рассказывали, даже потемнел весь и затрясся. "Пошел
вон! - закричал он и чуть не влепил свои часы матросу в лоб. - Тут
тебе не аптека со склянками, а паровоз!"
Едва я помирил их после.
Пустяковый как будто случай, ерунда! И сделай это кто-нибудь
другой, не матрос, тут бы и говорить не о чем: ну, поссорились двое из
команды - и помирились. Только и всего. Но Федорчук своим поступком
меня прямо обескуражил. Да и это, как обнаружилось, была не первая его
выходка. Я-то оставляю его для порядка заместителем командира, а он в
это время сам первый колесом ходит!
"А все это от тылового сидения, - раздумывал я, - одно к
одному... Живые же люди, черт возьми!"
Я вспомнил, как стремился наш погибший Васюк своими руками -
только своими! - бить петлюровцев. А все остальные бойцы? Как они
оживляются все, когда хоть изредка выдается им случай вместе с Малюгой
ударить по белым прямой наводкой!
"Пойти разве в штаб к Теслеру, - подумал я, - да пустить слезу:
так и так, мол, товарищ комбриг, работаем все время на глазок, без
приборов, и от этого чересчур много снарядов расходуется, жалко.
Разрешите выходить для стрельбы на передовую?.."
Нет, не выпустит - он и разговаривать не станет... Эх, была бы уж
эта броня из Киева! Развел бы машинист пары, дал полный вперед, и
покатил бы наш бронированный поезд прямо в пехотную цепь. Всякие эти
дальномеры и буссоли в сторону, стреляй по зеленым кителям прямой
наводкой. Бей их, как куропаток из ружья!
А ты вот стой в тылу и не двигайся. Для всех железная дорога как
дорога, чтобы по ней ездить. А для тебя она точка "О" - вершина
треугольника, дальномер - все что угодно, только не железная дорога!
Я уже наладился было к Теслеру. Но тут неожиданно произошел
случай, который сразу всколыхнул всю команду.
Мы встретились с Богушем.
Вот как произошла эта встреча...
Глава восьмая
Бои шли уже под Жмеринкой, у самой магистрали Киев - Одесса.
Красноармейцы и местные жители рыли вокруг станции окопы; из Киева
экстренными поездами прибывали отряды вооруженных рабочих; в штабе
бригады появились начальники из высших штабов - подготовлялось все к
упорной обороне жмеринского узла.
И вдруг стало известно, что петлюровские войска обходным маневром
сосредоточили силы в четырех-пяти верстах от Жмеринки, у высоты
"46,3". С этой стороны их не ждали. Но комбриг дал белым подготовить
весь их план удара и решил взять врасплох.
Был рассвет. За ночь мы почти вплотную подобрались к высоте
"46,3" - плешивой, разбитой ветрами песчаной горе с одиноким деревцом
на вершине. Сразу за горой находились петлюровцы.
Я полз с телефоном. Никифор, мой телефонист, не отставал от меня,
волочил по земле катушку и разматывал провод.
Для своего наблюдательного пункта я выбрал возвышенное место у
полотна железной дороги. Отсюда можно было взять дистанцию до горы
напрямик, по телеграфным столбам.
Плешивая гора была в версте от меня, а поезд стоял в двух верстах
позади, скрытый за поворотом дороги.
Я только что проводил с НП комбатра-2. Он сам разметил мне цели,
помог сделать расчеты и вообще дал советы, как лучше действовать.
Мне оставалось только передать данные для стрельбы на поезд
матросу. Никифор сел к телефону, я стал диктовать ему по записке:
- Цель номер один - гребень высоты. Дистанция - семьдесят
делений...
- А по столбам у вас просчитано? - перебил по телефону матрос.
- Просчитано, - сказал я, сам взяв трубку. - Пиши дальше, да
поживее. Дистанция семьдесят. Поворот орудия вправо от линии фронта на
два тире ноль-ноль делений угломера.
- Есть, записано, - пробурчал через минуту матрос. - Цель номер
два какая?
- Цель номер два - пункт выхода железной дороги из-за высоты...
- Ага, понимаю. - Матрос одобрительно крякнул в телефон. - Это на
случай, если тот бронепоезд, с башнями, сунется. Толковая цель номер
два, толковая... Сам подам снаряд в орудие!
Я отвел трубку в сторону и нажал кнопку аппарата, чтобы прервать
его разглагольствования.
- Вот ты, Федорчук, болтаешь языком, - сказал я, - и как раз не
то запишешь. Пиши: дистанция - девяносто пять. Слышишь? Наоборот не
запиши, а то как раз по наблюдательному пункту снаряд влепишь!
- Пишу, пишу, девяносто пять...
Наконец матрос записал все, что нужно; я положил трубку на
аппарат и стал свертывать папиросу.
У меня дрожали руки и колени: шутка сказать - проползти этакий
косяк открытым местом, по полю! Но тревоги бессонной ночи теперь
остались позади. Я замечал уже не раз: какой бы тяжелый бой ни
предстоял, но если к нему изготовишься вовремя и на бронепоезде у тебя
все в порядке, сразу делается легко и спокойно.
Прислонившись головой к столбу и покуривая, я стал наблюдать за
молодым сосняком под горой. Там, собрав ударную группу из лучших
бойцов, красноармейцев и рабочих, находился сам комбриг. Он должен был
дать перед атакой ракету.
Никифор, проверив в последний раз телефон, растянулся около меня
на спине и глядел на пробегавшие облака.
- Так, значит... - сказал он и, пошарив рукой вокруг себя, сорвал
травинку. - Станцию, значит, Жмеринку обороняем. Никак уж нам эту
станцию отдавать не приходится... Магистральная!
Он повернулся со спины на живот и поправил на себе фуражку.
- А что, товарищ командир, правду говорят, что к нам на поддержку
курсанты из Киева идут?
- Разное, Никифор, говорят...
- А хорошо бы, чтоб пришли. У меня там братишка. Год уже как не
видались...
- Ну, верно? У тебя брат курсант?
- Курсант, - кивнул Никифор. - Первой роты и первого взвода! Он у
нас кузнец, во - в плечах! Однажды в деревне немцы стояли, так он с
одним ручником - молоточек такой легонький - на самого обера вышел.
Вот ребята наши в поезде не верят, а какой же мне интерес врать?
Я смотрел не спуская глаз на сосняк, чтобы не пропустить ракету,
старался подавить в себе волнение, которое всегда мучительно перед
боем. А Никифор не спеша продолжал говорить.
Он рассказал, что их в семье три брата и все в Красной Армии.
Старший брат, кавалерист, служит в отряде Григория Ивановича
Котовского (Котовский действовал где-то от нас неподалеку). Второй
брат, курсант, в Киеве.
- А я вот при вас, - сказал Никифор, задумчиво перекусывая
травинку. - Матушка теперь сама одна и пашет и косит... Чудная она! "У
меня, - говорит, - три сына, и все на одну букву: Микола, Митрий и
Микифор". Поправишь ее: матушка, вы грамматических упражнений не
знаете, глядите, как в книжке-то имена пишутся. А она в ответ: "Я, -
говорит, - в книжки не глядела, когда вас ростила. Убирай за пазуху
свою книжку!" Так и стоит на своем, никак на грамоту не поддается!
Никифор помолчал.
- А что же, товарищ командир, ведь если разобраться, то и верно -
все мы на одну букву: красноармейцы...
- Ракета, Никифор. Сигнал!
Мы оба, застыв, следили за полетом ракеты.
Словно червячок протачивал небо - все выше, выше...
И не успела еще ракета погаснуть, как обе наши батареи,