сапог.
- Давай, Федорчук, путешествовать. Походим, поездим по нашей
Советской Республике, поглядим, как люди заживут по-новому... Вот
писатель Максим Горький - он много бродяжничал в старое время. Оттого
и прозвался "Горький", что жизнь такая была... А теперь ведь все иначе
пойдет, совсем иначе. Даже и представить нельзя, как народ наш
заживет!
- Что ж, можно и побродить, - согласился матрос. - Только будет
ли время нам балясничать? Гляди-ка, все ведь кругом разворочено, все
чинить, поправлять надо... Посмотришь, к примеру, около станции
сахарный завод - ему бы работать, а он о трех углах стоит, четвертый
завален. Или без крыши, без окон... Думаю я, знаешь ли, так, что Ленин
не даст нам отпуска. "Вы, - скажет, - что, с гаубицей ездили?" - "С
гаубицей". - "Ага, значит, ребята деловые. Нуте-ка, - скажет, -
хлопцы, беритесь за топоры, за пилы - Республику отстраивать!"
Матрос сложил свой бушлат в изголовье, лег.
- А ты на звезды глядишь?
- На звезды...
- Давай глядеть вместе, - сказал матрос, но тут же уронил голову
и захрапел.
Я завернулся в шинель и закрыл глаза.
В вагоне крепко пахло новыми сапогами. Комбриг всем моим бойцам
выдал полное красноармейское обмундирование.
Глава девятая
На рассвете мы получили приказ из штаба и сразу же двинулись
вперед. Плавно и бесшумно покатились по рельсам выверенные и
свежеподмазанные вагоны, только позвякивала своим железным грузом
контрольная площадка.
В переднем вагоне нас ехало десять человек - чуть ли не вся
команда поезда собралась к орудию. У пулеметов, в заднем вагоне,
остались одни дежурные.
Девять бойцов, все в новой форме - поглядеть любо! Троих ребят,
самых крепких, я поставил к снарядам, двоих - подавать заряды, гильзы
с порохом, а сам с матросом занял место у правила.
Орудие было на нуле делений - горизонтальная установка для удара
в упор.
Малюга заметно волновался - он вновь и вновь ощупывал винты,
рычаги, штурвалы, проверял орудие со всех сторон. Да и у меня самого
каждая струнка была натянута. Ведь шли в открытый бой, могли
встретиться и с башенным бронепоездом - это все понимали...
Какой-нибудь один неверный шаг, затяжка в выстреле, и дело могло бы
для нас кончиться скверно.
Я осмотрелся. Кажется, все на месте - снаряды, заряды... Никифор
наготове у телефона... Глянул на остальных ребят и сразу заметил:
что-то неладно с племянником. Парень бледный, лицо в капельках пота,
он жадно, открытым ртом хватал воздух.
Я подтолкнул матроса. Но он уже сам поглядывал с опаской на
нашего заряжающего.
- Робеет, - вполголоса сказал матрос, - мало еще он у нас грамоты
взял...
- Пойди стань к снарядам, а его давай сюда.
Матрос сбросил бушлат и поменялся с племянником местами.
Опять ехали молча. Только глухо вздыхал, работая своими поршнями,
паровоз.
Дорога от Жмеринки пролегала между песчаными откосами, как ручей
в крутых берегах. Лес, валежник, разбитые снарядами деревья... Тут и
там по стволам деревьев, а то и просто через кустарники тянулись
провода полевой связи.
Сразу же за станцией нам стали попадаться конные ординарцы с
винтовками и с холщовыми сумками через плечо. Каждый из них
останавливался и провожал поезд любопытным взглядом... Не видали еще
здесь блиндажей на колесах.
Между деревьями показалось полотнище с красным крестом -
передовой перевязочный пункт. Вот уже и не видно флага - мы проехали
мимо. Миновали несколько ям-окопчиков, забросанных сверху ветками, -
передовые патронные пункты.
Вдруг на весь лес раскричался пулемет.
Свой или чужой? Как бы нам не выдать себя раньше времени!..
Я велел убавить ход. Никифор передал мое приказание по телефону.
- И пусть глядит, чтоб дыму не было!
Поезд продолжал медленно идти.
Над травой стали показываться головы бойцов. Деловито помахав нам
фуражками, бойцы опять скрывались в траве,
- А ну его!.. Бредем, как слепые, - не вытерпел матрос. -
Спросить надо!
Матрос спрыгнул на землю, добежал до окопа. Навстречу ему сразу
поднялись двое красноармейцев, навьюченных сухарными и вещевыми
сумками, с винтовками в руках и с гранатами-"бутылками" за поясом. Все
трое, переговариваясь, подошли к вагонам.
- Богуш-то, вот он как действует, слыхал? - крикнул матрос,
подходя. - Пока мы спим да чешемся, он уже с "добрым утром" побывал...
Так, что ли, ребята?
Красноармейцы кивнули.
- Как? Бронепоезд уже сюда забирается?
Я спрыгнул к пехотинцам.
- Ну, хоть не совсем сюда... - сказал один из красноармейцев и
кивнул вперед: - Там у нас препятствие устроено...
- А ты расскажи командиру, как он из пулемета-то садить начал, -
перебил матрос.
- Да что же тут рассказывать!.. - заговорил пехотинец. - Подошел
он, этот поезд, весь в броне, повернул башню и давай поливать нас из
пулемета. Кой-кого и задел...
- Троих задел, - сказал другой красноармеец, оглядывая нашу
деревянную броню. - А четвертого и совсем уложил. В голову...
- Вот сейчас? Только что? Значит, это он стрелял из пулемета...
Едем, Федорчук. Вдогонку!
Матрос полез в вагон, я за ним.
- А вам, пожалуй что, и не пройти, - сказал пехотинец, запуская
руку в патронташ и пересыпая патроны, как орехи. - Через наши ворота
не пройдете.
- Какие ворота? Где?
- Да ворота же у нас поставлены, препятствие против того поезда.
А то бы он к самым окопам добрался... Разнять ворота надо, иначе не
пройдете.
Мы с матросом опять спрыгнули на землю.
- Что за ворота такие, покажи, - сказал я красноармейцу. Но тут я
и сам увидел впереди что-то темное на рельсах.
Вместе с красноармейцем мы осторожно, где ползком, где перебегая
от дерева к дереву, добирались до "ворот".
- Вот тут что... Засека!
Справа и слева на рельсы были повалены деревья. Подпиленными
стволами эти деревья прочно держались о свои корни, а вершины
образовали на полотне дороги зеленую кучу в рост человека. Все было
опутано колючей проволокой, и на поваленных деревьях, как елочные
украшения, висели ручные гранаты.
Матрос снял бескозырку и крепко почесался.
- Наворотят же такое!
- Да, - говорю, - засека по всем саперным правилам.
- А как же ее разобрать? - сказал матрос. - Ты небось знаешь?
- Да нет, не приходилось разбирать... Сейчас попробую.
Я помахал фуражкой машинисту, и он начал осторожно придвигать
поезд к засеке.
- Товарищ командир, нельзя... - вдруг преградил мне дорогу
пехотинец. - Мы строили, а вы...
- Как так нельзя? Давай сюда ротного!
Пехотинец побежал обратно к окопам, а я, чтобы не терять времени,
велел подать канат. Мы стали привязывать канат к сцепному крюку
контрольной площадки.
- Так, так, посторонись-ка, - выхватил у меня канат матрос, - тут
на морской узел надо... Готово!
Он перескочил к свободному концу каната.
- А сюда якорек бы, эх, якорек!
- На тебе якорь... - Я кинул матросу пучок колючей проволоки.
Тут подошел ротный.
Он посмотрел у меня документ - предписание штаба бригады, кивнул
и молча отступил в сторону.
Матрос забросил канат с "якорем" в самую гущу засеки. Я велел
всем отойти подальше, и машинист дал задний ход. Канат натянулся как
струна.
Взял якорь.
Зеленая куча поползла, грузно переваливаясь.