Выбрать главу

— Господи Иисусе, нету больше мальчонки…

Первый к лестнице бросился Опекун, за ним механик с лесопилки, за ними — целая толпа, но остальные старались ступать где помельче. Опекун шагал напрямик, у него были ходули, но он их бросил, вода дошла ему до пояса, возле него плескались буковые клепки, вынесенные водой из бондарни. Аисты сидели на коньке крыши, отмытые дождем, серые, неподвижные и молчаливые — они даже не шмыгали носами, и можно было подумать, что они вырезаны из картона и прибиты к коньку. Труба торчала черная и мертвая — ни дыма, ни вздоха. Опекун увидел на ступеньках жабу, забившуюся в уголок.

То и дело останавливаясь и замолкая, перемежая слова всхлипами и рыданиями, старуха рассказала, что ночью они с внуком не спали, боялись, как бы река не затопила дом, но утром, на рассвете, она задремала и сквозь сон услышала, как открывается окно и лает собака. Она окликнула Левшонка, никто не отозвался, только собака лаяла у двери и царапала когтями, и еще старухе послышалось, будто в другой комнате тоже что-то царапает когтями по окну, словно какой-то зверь вцепился в раму и скребется. Старуха встала, открыла дверь в другую комнату, но Левшонка там не было. Окно распахнуто, ветер хлопает рамой, а Левшонка нет и в помине. Старуха посмотрела в окно, внизу вода ревет жутко, плещется о фундамент, бондарня залита, и пустые бочки бьются о каменные стены. Старуха закричала, собака завыла, как по покойнику, не переставая царапаться в дверь. Старуха пошла открывать, как только она открыла, собака ухватила ее зубами за юбку и потащила во двор. На дворе — вода да тучи, а парнишки и след простыл. Она вернулась в дом, и снова вышла, и снова вернулась посмотреть в окно, и заметила тогда на подоконнике следы когтей, как будто зверь царапался, тот самый зверь, которого она услышала сквозь сон на рассвете.

Тогда она еще раз вышла во двор и снова вернулась, а собака все хватает ее зубами за подол и все тянет, а куда тянет, и сама не знает. Потом собака бросила ее, стала бегать взад-вперед по берегу реки, пыталась прыгнуть в воду, отскочила обратно, завыла, присела на берегу, снова забегала, снова пыталась войти в воду, но снова отскочила.

Боже!

Опекун оглядел комнату, комната почти пустая — кровать, печка, стол из сосновых досок, зеркало с деревянной планкой, на планке полотенце. Обмазанный глиной пол, пара старых башмаков, вешалка. Холодно и пусто. В окно видны горы, оттуда порывами доносился гул, за тучами разгоралось серое сияние, и никак нельзя было понять, готовятся ли горы снова напасть на Нижнее Лихо, отступают ли назад или застыли грозно на том же месте, у самой деревни, где они остановились вчера, прежде чем полил дождь. Напротив, на скате, стоят выкупанные Выселки, почти счастливые тем, что избежали наводнения. Молельные камни, омытые дождем, проступают еще отчетливее, река ревет монотонно, голосом, который идет из глубин и заставляет ощутить ее могущество. В затопленной бондарне плещется вода, Опекун стоит у открытого окна, слушая, как внизу пустые бочки ударяются о каменные стены мастерской, вперемешку с глухими ударами разносится по всему дому жалобный вой старухи. Дом постепенно наполняется людьми, женщины уводят старуху, появляется механик, вдвоем с Опекуном они перерывают всю комнату, ищут следы Левшонка, но никаких следов, кроме царапин на подоконнике, нету.

Что же это за зверь царапал когтями, так что расцарапал весь подоконник?.. В ящике стола они нашли какие-то бумаги, несколько монет и пуговиц. Они выложили все на стол, Опекун увяз в бумагах, попытался что-то прочесть по слогам и не столько понял, сколько догадался, что это бухгалтерские документы из маслобойни, где работал Левшонок. Среди бумаг были синяя тетрадка с изображенным на обложке Мадарским всадником — древним наскальным изображением, которое стало эмблемой писчебумажного производства. Механик паровой лесопилки принялся читать тетрадку, дошел до предупреждения: «Не смей перелистывать дальше!», перелистал тетрадку не читая и протянул ее Опекуну. Тот стал читать вполголоса, половину прочитанного не понял, даже, наверное, больше половины, однако запомнил насчет Ионы во чреве кита и, дойдя в свою очередь до предупреждения, закрыл тетрадь. Они с механиком переглянулись, механик сказал, что это все надо сохранить на случай, если заинтересуется милиция, и Опекун, согласившись с ним, сказал: