Деду тоже было жаль первенца, но он держался, не впадал в отчаяние. Он предал земле троих, похоронит и четвертого, раз так на роду написано. Деда не на шутку волновал вопрос о полушубке. Ладно, за каракулевую шапку он откупится, скажем, двумя курицами, а как расплатиться за новехонький полушубок? Мало того, что он зарезал сразу двух овец — нужно было обложить потерпевшего их шкурами, а теперь, выходит, доведется зарезать еще пару овец? Это был полный разор. И ради чего? Ради какой-то снохи, которую он еще и в глаза не видал да и не увидит никогда!
Такие важные финансовые вопросы занимали деда, пока он хлопотал у амбара, выбирая сыну доски на гроб.
Только трое огольцов были до крайности довольны развитием событий. Они с аппетитом обгладывали мослы и путались под ногами у взрослых, с головы до ног вымазанные бараньим жиром.
После этого события связь между нашим селом и Могиларово оборвалась, а тут еще выпал новый снег, и дороги стали труднопроходимыми. Мать и не думала сохнуть по отцу. Даже когда до нее дошла весть, что он благополучно предал богу душу, она не испытала угрызений совести, не подумала о том, что сама своим поведением способствовала его переселению в мир иной. Более того, если верить могиларовским парням, она с тех пор стала задирать нос, вообразив, что раз мужчины из-за нее убивают друг друга, то стоит набить себе цену. Пожалуй, это была правда. Мать и впрямь гордилась, что стала центром внимания, поскольку один из ее ухажеров пожертвовал ради нее своей жизнью. Она была женщиной до кончиков ногтей, а настоящие женщины, как известно, ненасытно жаждут, чтоб мужчины приносили себя в жертву. «Жалко парня!» — вздыхала она время от времени, но в голосе ее звучало не сожаление, а напоминание о своих достоинствах. И когда по селу разнеслась молва о том, что верзила со сросшимися бровями ухлопал моего отца и за это его будут судить, мать моя не только не отвернулась от злодея, но даже стала явно благоволить к нему. Не то чтобы она позволяла себе вольности с ним — как и с остальными парнями, которые вдруг начали увиваться вокруг нее, — ей нравилось кокетничать, лукаво постреливать глазами. Одним словом, она стала подыскивать мне нового отца. И ее поиски, верно, увенчались бы успехом, если бы в один прекрасный вечер не нагрянул Гочо Баклажан. Он изрядно озяб в дороге, и нос его, как никогда, походил на синий баклажан. Дед Георгий и бабка Митрина целехонький час отпаивали его вином да ракией, пока он не пришел в себя и не поведал им о цели своего приезда.
— Вот как, а мы-то думали, что парнишка помер, — сказал дед Георгий. — Слухи такие ходили по селу.
— Ничего ему не делается, — заявил Баклажан. — Жив-здоров, ходит гоголем, только что не кукарекает.
Гочо не врал. Отец мой и в самом деле очухался в овечьих шкурах, встал на ноги и как ни в чем не бывало принялся хлопотать по хозяйству. Люди сперва поговаривали, будто он вернулся с того света, и маленько его побаивались. Но со временем поверили в чудо и стали относиться к нему как прежде, без предубеждения.
Трудно сказать, обрадовались ли родители моей матери словам Баклажана, но, посоветовавшись и обсудив сложившуюся ситуацию, они дали согласие на помолвку. Мать не стала противиться такому решению, сказав себе, что от судьбы не уйдешь. Впрочем, воскресение отца дало ей первый повод для разочарования в будущем супруге.
Подготовка к смотринам была краткой, но бурной. Обе стороны не спали целую неделю, обдумывая условия предстоящих переговоров. Наконец, составив с помощью Баклажана план действий и обсудив его до последнего пункта, бабка и дед вылили (на счастье!) перед санями котел воды и двинулись в путь. Вид у них был такой воинственный, словно они ехали в Могиларово не для того, чтобы породниться, а чтобы дать могиларовцам последний бой.
4
В Могиларово деда и бабку встретили с аристократической сдержанностью, желая показать с самого начала, что никто их особенно не ждет. Бабка и дед должны были зарубить себе на носу, что из этого дома немало сватов уходило ни с чем. Дело было не шутейное, и дед, натура деликатная и чувствительная, мысленно тут же отказался от некоторых своих претензий. Он хотел поставить вопрос, чтоб невесте выделили в приданое четыре овцы, но передумал и решил ограничиться двумя. Правда, в ходе переговоров деда вновь обуял воинственный пыл, но сперва он чувствовал себя не в своей тарелке. Сват Георгий, сидевший напротив с непроницаемым лицом, обескураживал его своим спокойствием. Внешне, однако, дед продолжал держаться с достоинством и даже с некоторым превосходством. Он сидел, прямой как жердь, положив руки на колени, и хранил упорное молчание. Бабка важно восседала рядом, всем своим видом давая понять, что она мать преуспевающего торговца. Сватья Митрина рядом с ней выглядела тощей как щепка. И хотя ума и прозорливости ей было не занимать, она ненароком поверила, что имеет дело с людьми денежными. Это и радовало ее, и угнетало.