А так все было очень даже хорошо и поэтично. Особенно прекрасны были ранние утра перед восходом солнца: моя будущая мать вставала раньше всех в доме, чтобы испечь хлеб и приготовить еду, перед тем как идти в поле. Восток рдел, будто свежеиспеченный каравай (сравнение моей матери, которым впоследствии я не раз пользовался с неизменным успехом), воробьи оголтело чирикали в кустах акации, летучие мыши, возвращаясь после ночных похождений, шарахались, как пьяные, то вправо, то влево в поисках прибежища для сна, деревенские дома изрыгали из печных труб струи пахучего дыма. Петухи кукарекали, ужасно гордясь тем, что после их кукареканья непременно всходило солнце; они расхаживали среди своих хохлаток, важные, точно султаны, и пытались их помирить, потому что хохлатки, как все курицы и все женщины на свете, успевали чуть ли не до света перессориться из-за какого-нибудь жалкого червяка или пшеничного зернышка. Надо сказать, что эти домашние птицы без умолку галдят, споря о том, кто из них умнее — петухи или курицы. Спор этот, видно по всему, останется нерешенным до тех пор, пока на земле существуют петухи и курицы, но я уверен, что петухи все-таки умнее — отнюдь не потому, что сам принадлежу к их породе. Милости просим! Могу привести в доказательство наглядный пример. Однажды утром солнце не взошло в положенное время по причине солнечного затмения. Петухи как очумелые долго понапрасну драли глотки, бедолаги до того охрипли, что на другое утро ни один не смог кукарекнуть. Но рассвет все же наступил. Наши петухи зарубили себе это на носу и перестали воображать, будто без их пенья невозможен приход дня. Попадаются, правда, среди них экземпляры другого сорта, внуки которых поныне не набрались ума и искренне верят, будто без их вмешательства не займется день. Хохлатки же во все времена отличались большим практицизмом: они дожидались восхода солнца и, распушившись над гнездами, начинали кудахтать, как ошалелые, похваляясь на все село тем, что снесли одно-единственное яйцо. Но всего смешнее хохлатки, которые поднимают крик над пустыми гнездами и при этом кудахчут громче несушек. Внуки этих пернатых дур совсем без царя в голове, но зато оборотисты хоть куда: они кудахчут не у себя в гнездах, а на собраниях, по радио и телевидению, в разного рода общественных местах. Честь и хвала тем хохлаткам, что каждый день сносят по яйцу и при этом не орут, не кудахчут, потому что им надо высиживать цыплят, а это отнимает уйму времени. Такие курицы на редкость полезны и умны.
Стоит также сказать несколько слов о поросятах. Порывшись всласть в навозе, чтобы согреться в прохладное утро, они бежали к дому и, засунув свои пятачки в щель под входной дверью, требовали свой завтрак — баланду, сдобренную отрубями…
А весна была как весна — прекрасная, животворная, влюбленная, беременная зерном и кукурузой, всякой домашней живностью и в первую очередь вашим покорным слугой. Мать моя расцвела за двоих, потому что носила в утробе новую жизнь, и отец мой был от нее без ума. Ему уже исполнилось шестнадцать лет и восемь месяцев, под носом проклюнулись усики, уши светились, точно бумажные фонарики. До него наконец-то дошло, что женщина — прежде всего сосуд удовольствия, дарованный мужчине богом, а уже потом — мать, равноправная подруга и тому подобное. Благословенная весна!
В те дни, в мае, дядя Мартин выкинул очередную штуку. У него просто руки чесались на всякие проделки, потешавшие честной народ. Дядя Мартин считал, что время от времени полезно бросать камень в болото жизни, нарушая ее монотонность. Он любил повторять, что это закон развития, мол, иначе люди померли бы от скуки, он даже пытался объяснять действием этого закона возникновение революций. В нем, казалось, сидели дьяволята, подстрекавшие его ко всевозможным выходкам. Они-то и подтолкнули дядю Мартина после окончания третьего класса прогимназии поступить в гимназию. Ему хотелось быть ученым, но учеба не шла на ум, хотя он был старше всех в классе. Бездельник первым делом соблазнил дочку околийского начальника, и та по уши влюбилась в него и была готова бросить гимназию и уехать с ним на край света. В ней, верно, тоже сидело порядочно дьяволят! Но дядя Мартин и не думал ее увозить; довольный тем, что оконфузил самую известную в городе семью, он ударился в новые похождения. Учитель логики и психологии Первазов, надеясь наставить его на путь истины, задавал ему один и тот же вопрос: что есть логика и что — сознание. Дядя Мартин ни разу не ответил на этот вопрос и регулярно получал на его уроках двойки. В конце полугодия он решил преподать своему учителю урок логики и психологии: изготовил самодельную гранату и ночью метнул ее в окно спальни Первазова. Взрыв был пустячный, он, скорее, подействовал психологически, и учитель враз потерял сознание. После этого покушения дядя Мартин не мог оставаться в гимназии, да он уже и не хотел этого. Правда, улик против него не было, тем не менее все знали, что гранату бросил именно он. В дело вмешался околийский начальник, положение дяди Мартина еще больше осложнилось, и ему пришлось смотать удочки. Будь околийский начальник дальновиднее, он бы не только не стал преследовать его, а еще тогда сделал своим зятем. Первазов же впоследствии, узнав, что я племянник дяди Мартина, никогда не ставил мне по логике и психологии ниже чем «отлично», хотя в ту пору буйная голова дяди Мартина, расколотая напополам, давно уже покоилась в земле…