Вот примерно тот круг мыслей и соображений, который возник при чтении повестей и рассказов Норы Адамян.
Уже первые повести «Ноль три» и «Красный свет» захватили меня чистотой и свежестью таланта, сердцем, расположенным к человеку. Но нет, не так все просто. Вот, дескать, доброе сердце, вот любовь и сострадание к людям, бери и пиши, рассказывай что знаешь про этих людей. Нет. Не так. С первых же страниц я ощутил крепкую руку художника, недюжинный опыт, развившийся в стороне от столбовых литературных дорог. В чем же этот недюжинный опыт?
Меня уже приучили наши ведущие писатели к определенной манере, к последовательности в раскрытии своих глубин и понимании жизни и людей. Заявляется герой в определенных обстоятельствах, вступает в отношения с этими обстоятельствами, а также с другими действующими лицами; картины природы, переживания, страсти и так далее и тому подобное, вырисовывается человек, лепится, что называется, образ, проясняется идея самого произведения.
Ну, подумал я, чем же хуже других прочих и повесть Норы Адамян? «Ноль три» — это, как известно, номер телефона, по которому можно вызвать «скорую помощь». «Скорая» так «скорая». Значит, речь пойдет о враче, санитаре, водителе машины «скорой помощи». И точно. Появляется Ксения, одна из безвестных фигур в белом халате, рядовая из рядовых, низовая из низовых всем известной службы здоровья.
И вдруг я споткнулся на первой же странице.
«К утру, когда приближается пора вставать, сон редок, как изношенное полотно. Сквозь него видно и слышно. Вот, чуть скрипнув своей дверью, прошла в кухню Нюра. Она работает маляром, с утра влезает в заляпанную краской спецовку и не терпит, когда ее в этой спецовке застают на кухне. Нюра старается не шуметь. Ксения сворачивается бубликом и силится еще немного побыть в бездумном оцепенении. Но в ванной отфыркивается Гриша. Доносится рассудительный и уверенный голосок его жены Тонечки.
— Нет, так не будет. Не мечтай. На дорогу два рубля — пожалуйста. На обед пятерку — дам. А чтоб каждый день по маленькой, это совсем ни к чему. В субботу — другое дело. В субботу я сама куплю и четвертинку, и пивка, как положено…»
Нет, не на этом месте. Здесь я только почувствовал, что попал в распросамое обычное течение жизни распросамых простых людей, наших обыкновенных жителей. Тут я только отметил для себя, что настоящая жизнь, как говорил Толстой, проходит и в самом деле дома, а не на площади. А Нора Адамян — чуткий, пристальный наблюдатель и знаток этой жизни.
Но дальше писательница не поплелась за этой жизнью, не ушла в бытописательство. Она выставляет напоказ одно из действующих лиц этой обыкновенной жизни. Выставляет не просто полюбоваться, вот, мол, смотрите, это Ксения, врач «скорой помощи», денно и нощно, в зависимости от смены, от дежурства, мотается в машине с красным крестом по лабиринтам огромного города, поспешая на помощь страждущим. Вот, мол, я и буду ее описывать. Дома, на службе, в отношениях с семьей, с коллегами, на улице, в магазине и так далее.
Нет. Она выставляет Ксению в тот час, в ту минуту, то есть знакомит нас с героиней в такой момент, когда не всякий писатель может взять на себя смелость правдиво следовать с этой точки по всему дневному пути за своей героиней. Да, она поднялась с постели, сделала все необходимое по дому, накормила мужа, ребенка и отправилась на работу, в эту «Скорую помощь». И там, в привычной деловой суете, в окружении привычных сослуживцев вдруг вспомнила, поняла, почувствовала, сделала открытие, ясное как день: она не любит мужа. Потеряла интерес к отцу своего ребенка, потеряла всякое чувство к нему, ощутила в себе п у с т о т у. И тут же, под руками, оказывается тот, кто не пропустил момента, уже заполнил собой образовавшуюся пустоту в Ксенином сердце. Молодой врач той же самой «Скорой помощи», ее коллега, вдруг захватил ее воображение, уже успел сделать нужный шаг и претендует на второй шаг. Он внес в душу Ксении смуту. И в этой точке, полной дисгармонии, душевной рассогласованности, когда душа мечется между чувством и долгом, между ребенком, мужем, которого она уже не любит, и новой страстью, вспыхнувшей нежданно-негаданно, в этой раздвоенности, душевной разрегулированности всего человеческого существа не так просто писателю соблюсти подлинность, достоверность в описании человеческого поведения, его каждодневного, каждоминутного бытия. Да, внешне, как и все другие, человек исполняет свои житейские обязанности, разговаривает с людьми, спрашивает, отвечает, едет к больному по вызову, словом, делает тысячу мелких и не мелких дел, как и все другие люди. Он такой же, как все в этот час, но все в нем стронуто с места. Ко всему прочему он старается, мучается, чтобы, будучи поставленным перед выбором, выйти из этой драматической рассогласованности, на чем-то остановиться, с чем-то покончить, что-то сломать в себе и на месте сломанного построить новое или восстановить старое, уже порушенное, восстановить мир в своей душе, желанное равновесие, без чего немыслимо дальнейшее существование.