Я к тебе — во прах у ног — как к святыне припаду,
След твой — всеблагой порог мне в любые времена.
Память о тебе — мой друг, оба мира мне — враги:
Как пошлешь ты войско мук — мне прибежище она.
Если ж невзначай войдет в сердце дума о другой,
Да сгореть мне от невзгод, — знать, моя была вина!
Не бывать в душе моей мыслей ни о ком другом, —
Я — в силках твоих кудрей, мне опасность не страшна.
То не тучи в вышине, а стеною льется дождь, —
Небо плачет обо мне, и от стонов высь черна.
Конь ли твой, лишен чутья, вдруг запнулся на пути?
Нет, во прахе — плоть моя под копытом скакуна.
И кого ж винить-то мне, что сгораю я в огне?
По моей лихой вине мне и мука суждена.
Умертвишь ли, оживишь — воля милости твоей,
О мой властелин, услышь: верен раб тебе сполна.
Я пока что жив и цел, а умру — мне быть с тобой,
Рая горнего предел для меня — обитель сна.
О Машраб, во прахе ляг на заветный тот порог,
Другом быть ее собак — счастью твоему цена!
* * *
Был, увы, я сотворен для любви несчастной,
И неверной был прельщен девою прекрасной.
Гибну, жаждой изможден, я в глухой пустыне,
А тобою воплощен океан бесстрастный.
Жизнь отнимешь — я сражен, о услада сердца, —
Пасть готов я, сокрушен, жертвою безгласной.
Видно, гибнуть осужден я самой судьбою,
Я разлукой отрешен в дол тоски всечасной.
Я скажу, как я смущен, о владыка мира:
Я скитальцем быть рожден, ты — султан всевластный.
Я горю в пылу пламен, горестный влюбленный,
Днем и ночью только стон слышен мой ужасный.
Войско бед со всех сторон рушит меня силой,
Мучусь, жаждой изнурен, я в тоске напрасной.
Нрав твой щедро одарен злостью и лукавством, —
Мотыльком лечу, спален, на огонь опасный.
Как Меджнун мечусь, влюблен, — средства нет от боли,
Я с младых моих времен в муке ежечасной.
Одержим Машраб, смятен, — что, друзья, сказать вам?
Не стыдите его: он — раб судьбы злосчастной.
* * *
О моем безумстве слава всем понятней всякой были,
И теперь Меджнуна, право, в целом мире позабыли!
Так в любви не истомятся никогда Фархад с Меджнуном, —
Нет, вовеки не сравняться им со мной в любовном пыле!
Ты теперь других изрядно стрелами ресниц терзаешь, —
Я-то знаю, сколь нещадно стрелы душу мне язвили!
Что ни миг — то тяжко станет сердцу от камней печали,
И людская зависть ранит, — по сравнится с ней по силе!
Хмель любви Машрабу раной лег на страждущее тело, —
Как никто, от страсти пьяный среди всех людей не ты ли?
* * *
Лишь выйду — и на скакуне навстречу мне она спешит,
Бутон, расцветший по весне, она, красой красна, спешит.
Ресницы стрелами меча и грозным взором всех разя,
Она, как пламя горяча, челом озарена, спешит.
И уст ее хмельная сласть пьянит всех встречных, как вино, —
Она, в пылу разгорячась, как будто от вина, спешит.
Всю душу жаром пламеня и страстной ревностью томя,
Восторгом опьянив меня, ко мне сама весна спешит.
Ей другом быть никто не смел: она равно со всеми зла,
И мне грозят ресницы стрел: ко мне она, грозна, спешит.
Стерпеть ли, как ни терпелив, разлуку долгих-долгих дней!
Она, лишь сердце мне пронзив и сил лишив сполна, спешит.
От бед моих и от невзгод ну как не умереть, друзья?
Она всю душу мне сожжет и — видеть пламена спешит!
И грешников и всех святош она к себе приворожит,
И я для веры уж негож, когда ко мне она спешит.
Ни по ночам она, ни днем вовек меня не навестит,
А иногда — вот диво в чем — сама, как ночь темна, спешит.
Сжимает меч ее рука, в колчане — жала острых стрел, —
Ко мне она издалека, всю душу взяв до дна, спешит.
Как лепестки увядших роз, от горя пожелтел
Машраб, —
Она с бедой ли — вот вопрос — или любви верна, спешит?
* * *
В саду красоты средь кущей ты блещешь красою стана,
И горлица сердца пуще стенает и стонет рьяно.
Глаза — как палач, суровы, ресницы твои — кинжалы,
Уста — как рубин, пунцовы, цветут, как бутон, румяно.
Ханжа, ты меня не сманишь, не знаешь ты муку сердца, —
Ты в душу едва заглянешь, все сердце — сплошная рана.