Кто дождался благодатных встреч с дивною владычицею сердца,
Изнемог он, ему душу влечь к радостям зазорным — нестерпимо.
Кто по отрешенному пути ревностно идет вослед
Адхаму,
Для того, блаженствуя, идти по дорогам торным — нестерпимо.
Если благовонный воздух нег обвевает сломленного страстью,
Никнет он, ему влачить свой век в бытии тлетворном — нестерпимо.
О святоша, ты хоть раз вдвоем побыл бы с красою луноликой, —
Стало бы тебе тогда в твоем ханжестве затворном нестерпимо.
Знай: тому, кто ведал благодать страсти одержимого Меджнуна,
Порицаниям ему внимать, грубым и упорным, нестерпимо.
Для того, кто отрешенно пьет радостей любви хмельную чашу,
Не нужны ни слава, ни почет, страсть к чинам придворным — нестерпима.
Знай, о шах, тому, кто выбрал путь страсти, чуждой суетных стремлений,
К славе и высокой власти льнуть в рвении задорном — нестерпимо.
Жаждай сердцем доброй красоты, о Машраб, в стремленье непорочном:
Жаждущему сердцем чистоты — в этом мире черном нестерпимо.
* * *
О своей любви скажу — вовек слушающий муки той не стерпит,
И никто — ни зверь, ни человек, — в мире ни один живой не стерпит.
Если я про боль моих утрат прочитаю проповедь в мечети,
Вся мечеть и люди все сгорят: кто и с умной головой — не стерпит.
А зайду я в винный погребец и спрошу, рыдая, о любимой —
Все сгорят — и праведный мудрец, и невежда чумовой, — не стерпят.
Ежели среди нагорных гряд молнией блеснет
Меджнун безумный,
Вспыхнув, запылают рай и ад — этой вспышки грозовой не стерпят.
О моей любви сложу я сказ — так и знайте, что случится чудо:
Сам святой коран смутится враз — моей муки горевой не стерпит.
Рвенья моего взъярится конь, оседлаю я его и гикну —
Он помчится, словно бы огонь, — мой безумный крик и вой не стерпит.
Ты про свой, Машраб, любовный гнет рассказал, и я клянусь аллахом:
Этого ни тело не снесет, и ни дух погибший твой не стерпит.
* * *
Как быть? Моей любимой я стал чужим, увы, —
Тоской неизъяснимой я одержим, увы.
И этот рок со мною — разлуки горький хмель:
Я с чашею хмельною нерасторжим, увы.
Я — у ее порога, но милостей лишен,
Один влачусь убого, бедой кружим, увы.
Тоскую о любимой, томлюсь я мотыльком —
Лечу, огнем палимый, неудержим, увы.
Меня позорит люто язык молвы людской,
Позор мой среди люда непостижим, увы.
Пристанища лишенный, в глуши я одинок —
Томлюсь совою сонной я, недвижим, увы.
Машраб, в притон запретный ты от святынь ушел, —
Тебе твой свет заветный недостижим, увы.
* * *
Меня сдружил с лихим позором мой грозный рок в конце концов.
И, в прах поверженный разором, я изнемог в конце концов,
Влачусь я в безысходном сраме, и не сносить мне головы, —
От всех, кого я звал друзьями, я стал далек в конце концов.
Не знаю я, моим мытарствам куда дано меня вести,
Лишь горе стало мне лекарством от всех тревог в конце концов.
И всех, кто строен был, едино судьба пригнула до земли:
Сгибала даже львов судьбина в бараний рог в конце концов.
В огне разлуки, в кольцах чада, я, как в курильнице, горю, —
Во всех кустах моего сада весь высох сок в конце концов.
Я с теми, чья душа негожа, согласье дружбы порывал,
Вступал на правый путь — и что же? Брел без дорог в конце концов.
Кому, какому добродею сказать о горе? Друга нет.
Весь мир сгорит — не пожалею: какой в нем прок в конце концов?
И сердце все поникло долу, в нем — лишь печаль, куда ни глянь,
Но я же к горнему престолу взлететь не мог в конце концов!
С душой расстался дух мой слабый, усталой жизни рвется нить, —
Неверная прийти могла бы, ну хоть разок, в конце концов.
И раз ни после и ни вскоре с тобой влюбленному не быть,
К леченью горя само горе Машраб привлек в конце концов!
* * *
Молитву, ветер, и привет моей всевластной передай —
Той, что причина моих бед и муки страстной, передай.
Я неприкаян, одинок, но я сложил сам сладкий слог, —
О том, как гнет ее жесток, ты ей, прекрасной, передай.
Я, как луна, брожу везде, и нет подмоги мне нигде, —
Ты о моей лихой беде ей, ликом ясной, передай.
О том, что, сир в плену обид, всем миром я давно забыт,
Той, что томиться мне велит в ночи ненастной, передай.