Что, словно сыч, я день-деньской один с лихой своей тоской,
Ты ей, отнявшей мой покой и безучастной, передай.
Потоком бедствий бытия сокрушена вся жизнь моя, —
Когда умру — как умер я в тоске напрасной, передай.
К моей Лейли лети, спеши, мои страданья опиши —
Рассказ, как бедствует в глуши Меджнун несчастный, передай.
И — как, увы, она чужда и сердцем как она тверда,
Как властью надо мной горда, — ей, злой и властной, передай.
Скажи, как на весах невзгод весом ее жестокий гнет, —
Мольбу — мол, может быть, придет — ты ей, бесстрастной передай.
* * *
О ласковый мой ветерок, друг моих бедствий в тревог,
Ей зов того, кто изнемог в беде всечасной, передай.
Покинул я ради нее мое убогое жилье, —
Ты ей стенание мое — мой зов безгласный передай.
Она — мой луч, она — мой свет, она — очам моим рассвет, —
Ты ей, как мучусь я от бед в судьбе злосчастной, передай.
Зачем ей знать мою беду, мою безмерную страду?
Ты ей, что жертвой я паду, на все согласный, передай.
И знаю я: Машраб умрет, — так повелел мне небосвод, —
Ты это ей, чья речь — как мед, — ей, сладкогласной, передай.
* * *
Оставлю Наманган и дом, — кому есть дело до меня?
Умру я в городе чужом, — кому есть дело до меня?
Я в мире хмель любви обрел, кипел я страстью, как котел,
Я этот бренный мир прошел, — кому есть дело до меня?
Любовь горька и тяжела: она, послав мне бремя зла,
Меня безумцем нарекла, — кому есть дело до меня?
И оставаться здесь невмочь, и нету сил уйти мне прочь,
И пыл любви не превозмочь, — кому есть дело до меня?
Страдать ли здесь от жгучих ран, уйти ль обратно в Наманган,
Пойти ль к пределам дальних стран, — кому есть дело до меня?
Как горек этот дол, Машраб, не знают люди, как ты слаб,
Уйти отсюда, но куда б? — Кому есть дело до меня!
* * *
О, как меня томишь ты злом, — когда ж ему конец придет?
Мне ноги вяжешь ты узлом, и как распутать узел тот?
Едва я твой заслышал зов, пошел скитальцем я бродить,
Я свыкся с лаем твоих псов, и кто ж от них меня спасет!
Весь мир в мученьях изнемог, томясь в сетях твоих кудрей,
Но как порвать хоть волосок весь мир опутавших тенет?
Морям любви не знать препон, и рек любви не заградить,
А ты — ты ставишь им заслон, и кто ж, скажи, его сметет!
Ну что ж, обрядом обойди вокруг Каабы всех сердец,
Но сердце хоть в одной груди разрушишь — рухнет горний свод!
Терпи безумие, смирясь, Машраб, ты истиной пленен,
А сокровенной тайны вязь узлы не прочно ли плетет?
* * *
При жизни ли влюбленный любимую узрит
Иль будет, изможденный, разлукою убит?
Сжигаем ли гореньем он будет одинок
Иль соловьем весенним он розу истомит?
Усталым, изнемогшим в разлуке я томлюсь, —
Моим очам поблекшим ты явишь ли свой вид?
Сказал я сердцу: «Встречи с любимою не жди!»
А сердце: «Что за речи! Кто ж нас разъединит!»
Мне, кравчий, сердце студит, налей, — да стану пьян, —
Иначе кем же будет мой кубок сей налит?
Любимая, на части мне душу рвет любовь, —
Придешь ли ты? От страсти стенаю я навзрыд.
Машраб, от века муки тебе даны судьбой, —
О, кто ж, друзья, в разлуке мне выжить пособит?
* * *
В губительном огне меня сожгла красавица,
Спалила сердце мне огнем дотла красавица.
Плоды в сени ветвей я в кущах сердца вырастил,
Я пел, как соловей, — мне не вняла красавица.
Ресницы-острия мне грудь язвили муками, —
О, как же месть твоя мне тяжела, красавица!
О, сколько есть вокруг скитальцев погибающих, —
Меджнуном в страны мук меня гнала красавица.
И брови-луки бьют, как птицу, сердце стрелами,
О, как же гнев твой лют и как ты зла, красавица!
И был уж я ведом к концу моему смертному,
Но вдруг в мой жалкий дом, смягчась, пришла красавица.
И я очнулся вмиг и встал, собравшись с силами,
И вдруг, открыв свой лик, речь повела красавица.
И все ж Машраб в огне обрел предел мучениям:
Велела гибнуть мне в юдоли зла красавица.
* * *
Твоею жертвою я стану, лишь приоткрой свой дивный лик,
Жизнь хочешь взять — приму я рану, срази мечом в единый миг.
Век Хызру дан был бесконечный водою чудо- родника,
Даруй мне благо жизни вечной — открой мне уст твоих родник.