С той поры, как на свет рожден я, ничего, кроме бед, не знал я,
В этом мире всего лишен я, добрых дней с малых лет не знал я,
Потонул в топи злых времен я, — радость есть или нет, — не знал я,
Злобой горя насмерть сражен я, а добра и примет не знал я, —
Бедняка, от невзгод больного, о напастях судьбы спросите.
Так и жил я, не зная счастья и не ведая, в чем отрада,
За напастью сносил напасть я, и горел я в огне разлада,
Не дождется бедняк участья — нет, увы, кому это надо?
Ведал муки кровавой власть я, даже пища мне горше яда, —
У сгоревших от рока злого о напастях судьбы спросите.
Только те, кто, как я, несчастны, о моей злой неволе знают,
Только те, что в беде безгласны, о моей горькой доле знают,
Только те, что мукам подвластны, о моей страшной боли знают, —
Это только добрый, прекрасный, знавший гнет злой недоли, знает.
У заблудших и ждущих зова о напастях судьбы спросите.
И как будто бы Феникс-птица из сплошного огня выходит,
Стон мой жаркий в устах дымится и огнем из меня выходит.
Лишь начну я в стенаньях биться — смута Судного дня выходит:
Все страдальцы — не счесть их лица — в состраданье стеня, выходят,
У горящих огнем пунцово о напастях судьбы спросите.
Было время ко мне суровым: что такое покой, не знал я,
Не обласканный добрым словом, доброты никакой не знал я,
Даже счета ранам багровым, насмерть сломлен тоской, не знал я,
И к кому бы припасть мне с зовом в суматохе людской, не знал я, —
Тех, чьи раны горят багрово, о напастях судьбы спросите.
От печалей совсем продрог я, и в груди моей — ни кровинки,
Слабым телом во прах полег я, от костей — лишь одни пылинки,
Словно тлен — с головы до ног я, — заметают мой след снежинки,
Плоть огнем моих бедствий сжег я, стал слабее малой былинки, —
Тех, кому тлеть от мук не ново, о напастях судьбы спросите.
О Машраб, вся темна округа — поглотила меня пучина,
Трудный путь мой закручен туго — в этом бедствий моих причина,
Что ни миг, я в плену испуга, что ни час — сердце жжет кручина,
Как ни кличу доброго друга — даже нет о нем и помина, —
У незнавших доброго слова о напастях судьбы спросите.
МУСАДДАС
Томно приоткрыв свой лик, взором повела не ты ли?
Жаром страсти в тот же миг жизнь мою зажгла не ты ли?
В кудри — в темный их тайник скрыла свет чела не ты ли?
Чтоб был верен, жала пик в очи мне впила не ты ли?
Ливень стрел меня настиг — мечешь стрелы зла не ты ли?
Раньше прочих горемык смерть мне принесла не ты ли?
Пряди твоих черных кос дышат благовоньем пряным,
Соловьи — в плену у роз: льнут к устам твоим румяным,
Чаша уст, что чище рос, — хмель соперникам- смутьянам,
Соловей твой перлы слез льет, увы, ручьем багряным,
Раб твой кар твоих не снес — нет покоя его ранам, —
Спутан роком, я поник, — вязь того узла — не ты ли?
Радость мне была дана — пил я хмель с тобой, бывало,
Хмелем страсти и вина тебе очи охмеляло,
Цвел твой лик в те времена от вина, что светит ало,
И с надеждой дотемна мотыльком душа порхала.
Градом бедствий сражена, вдруг душа поникла вяло, —
Пламень в душу мне проник, — жгла ее дотла не ты ли?
О краса моя, пригож облик трои в одежде алой,
Хоть прекрасна ты, а все ж взором глаз хоть раз пожалуй,
Грозным шахом ты слывешь, но молю: не мучь опалой!
Брови ты сурмишь — ну что ж: им покорен я, усталый,
Рдяный лик твой так хорош, а на нем — ресницы-жала, —
Ты — владыка всех владык, красотой светла не ты ли?
Пьешь вино ты, весела, словно роза вешних кущей,
Многим мертвым жизнь дала песней ты, усладу льющей,
А взлетит твоя стрела — рухнет каждый, тебя ждущий,
Всех жестоких превзошла дерзостью ты, смерть несущей,
Твоим жертвам нет числа: раб твой — каждый в мире сущий, —
Всех красой затмишь ты вмиг: как луна, бела не ты ли?
Дай же мне глоток вина — уст твоих хмельного сока,
Прежде, милости полна, ты не ведала зарока!
Знать бы, в чем моя вина, — погляди хоть краем ока,
Всюду ночь темным-темна, — так измучен я жестоко,
О, за что мне казнь дана — в жажде гибнуть одиноко? —
О, скажи — господь велик! — лживым словом зла не ты ли?
Взором злых своих очей мучишь ты меня сурово,
Шах — владыка палачей: лишь прикажет — казнь готова,
Пьешь ты хмель во тьме ночей, днем же кровь ты льешь бедово,
Сонмы жертв — не от мечей: убивает твое слово!
Звуком сладостных речей жизнь верни Машрабу снова, —
Ты — Иса, живой родник, мне же смерть несла не ты ли?