Я, на путь любви ступив, претерпел одни лишь муки,
Жребий мой несправедлив, и несчастья злей не знал я.
Нет, о лекарь, ты не спорь: видно, мне дружить с недугом, —
Жилу жизни съела хворь, — как мне сладить с ней, — не знал я.
Каждый богохульник лих — спесь свою, гордыню холит,
А нехитрых и незлых меж святош-ханжей не знал я.
Мне от вихря бед невмочь в этом злобном, старом мире,
А готовых мне помочь преданных друзей не знал я.
И когда, больной, я слег и не чаял исцелиться,
Кто б молитвой мне помог, — хоть весь век болей, — не знал я.
Мне плутаний не минуть, — так назначено мне роком, —
Кто бы мне в блужданьях путь указал верней, — не знал я.
И с израненной душой я к кому ни обращался,
Кто ж помог? В судьбе лихой помощи ничьей не знал я.
Сломлен, с мукой лишь знаком, я ни в чем не знал отрады,
Ничего в саду мирском, кроме бед-скорбей, не знал я.
И покинул мир Машраб, следуя стезей Адхама,
Я, сраженный злом, ослаб — радостных вестей не знал я.
* * *
Вид явился мне странный: будто вспыхнул закат,
Образ в нем прямостанный — словно пери, крылат.
То — свет лика любимой иль пылает весь мир?
Весь пустырь непрозримый стал цвести, словно сад.
То ее ветер ли мчится, мне смятеньем грозя?
Нет, то пыл чаровницы жаром страсти чреват.
Если злой ее власти меня любо казнить,
Сам себя же на части рвать пред нею я рад!
Пестроцветье пригоже в ее вешней красе, —
Да не тронет, о боже, ее тлен-листопад!
Сколько лет я уныло — снег ли, дождь — жду тебя, —
Чаровница забыла, что я мукой объят.
Путь ищи справедливый, — жизнь уходит, Машраб,
Чужд дороге счастливой пленник доли утрат.
* * *
Ссорой, шумной и кричащей, бедствие сюда приходит,
Как к овце кинжал разящий, и ко мне беда приходит.
Острие меча-булата глянуло в руке у ката,
Мне готовится расплата: меч остер — страда приходит.
Я уйду с моей тоскою, боль души не успокою,
Зато с пери колдовскою мне побыть чреда приходит!
С жизнью я прощусь своею, хоть и миг, а буду с нею, —
Что же мне, как и злодею, кара, столь худа, приходит?
Зла твоя, Машраб, судьбина, но не плачь же — в чем причина:
К любящему смерть-кончина вовремя всегда приходит!
* * *
Один, не на пиру твоем, страдалец твой скорбит, рыдая, —
Так мотылек горит огнем — свеча горит, навзрыд рыдая.
О кравчий, дай мне для утех вина — утешь мои стенанья,
А то я на виду у всех, весь кровью слез омыт, рыдаю.
Мой пыл сожжет всю ночь разлук, тьму обжигая жаром молний,
В огне моих сердечных мук весь небосвод горит, рыдая.
В пустыне бед, не чуя ног, среди язвящих жал влачусь я,
О, у любимой нрав жесток, — бреду я, от обид рыдая.
Пусть не узнает, не поймет никто моей сердечной муки, —
Хоть и сожжен страданьем рот, а сердце боль таит, рыдая.
Твой нежный кипарис поник, Машраб, в слезах от козней рока, —
Теперь порвать и воротник души тебе не в стыд, рыдая.
* * *
Гнет моей нелегкой доли сердце мучит мне недаром:
Грудь мне в клочья рвет до боли, душу жжет терзаньем ярым.
Горестей разлуки жало грудь язвит, теснит дыханье,
Тело жжет, с землей сравняло плоть мою одним ударом.
Сам скитаньем жизнь я рушу, пью я чашу горькой доли,
Любо было мучить душу колдовского взора чарам!
Как безумец, я затравлен, чем я виноват — не знаю,
И за страсть к тебе ославлен я по всем земным базарам!
И со всех сторон слетели в раненое сердце муки,
Словно сердце в бедном теле — склад всем бедам и всем карам.
День и ночь терплю лишенья я, Машраб, без передышки,
И за эти прегрешенья жгут мне сердце новым жаром!
* * *
Не видать бы мне на лике белом родинок прекрасных никогда,
Не были б моим лихим уделом сотни мук злосчастных никогда!
Страсть едва вздохнет — и гонит ветер из чертога веры скверну бед, —
Пусть не норовит никто на свете пить вино бесстрастных никогда.
Птица Рух вот-вот сюда нагрянет, в Намангане в небо воспарив, —
Родинки твои да не приманят крыл ее опасных никогда!
Стоит лишь любимой покоситься — вмиг сгорят и тело и душа, —
Пусть со мной ни разу не случится бедствий столь несчастных никогда!