Твой камнесердный нрав жесток, сурова ты, лукава, злобна, —
О, кто ж, красавица, помог тебе неверной стать такою?
Святоша, поученья брось, ступай, в михрабе проповедуй, —
Мне в жизни видеть не пришлось ханжей, столь низменных душою.
Все злые сплошь посрамлены тобою: ты их злу обучишь,
Все лицемеры и лгуны тебе завидуют с тоскою.
Порой ты днем оставишь ложь, с притворным видом присмиреешь,
Потом — себя же превзойдешь и ночь затмишь своею тьмою!
* * *
Что мне с живой моей душой и с бренным телом делать?
Когда любимой нет со мной — что с миром целым делать?
Без друга, без вина ковшом зачем идти мне в Мекку?
Что с этим миром — торгашом, столь застарелым, делать?
Хоть рай дадут мне — мол, живи, — все восемь рвов отвергну:
Что мне два мира без любви — что с тем уделом делать?
Когда, везде разглашена, суть сокровенной тайны
Как бы лучом освещена, — что с этим делом делать?
Покинув свой предел, проник я в глубь небесных высей, —
Я беспредельности достиг, — что мне с пределом делать?
* * *
Пойду я к жилищу моей дорогой,
С собачьею сворой затею там вой.
Любимую гостьей узреть хоть бы раз
В убогой лачуге моей горевой!
Нет, лекарь, не вылечить раны любви —
Не сыщешь лекарства от болести той.
Слезами я весь небосвод сокрушу:
Текут мои слезы бурливой рекой.
Мечом твоей злости меня обезглавь, —
Пред кем я еще преклонюсь головой!
Твой локон я вспомню — и буквы нижу
Рейханным узором — строку за строкой.
И если любовь мое сердце сожжет,
Сокрыть ли в груди мне мой пыл огневой!
Она светом лика убила меня, —
Я в теле любимой хочу стать душой.
Машраб, я обрел свою каплю вина,
Я всем одержимым готов быть главой.
* * *
В степи любви я ночью брел, увы, не ведая дорог,
Но путь в отшельнический дол меня неудержимо влек.
Я одержимо шел с клюкой, едва прикрыт — и наг и бос,
И на огонь я всей душой летел стремглав, как мотылек.
Сей мир, красуясь и дразня, и призывая, и маня,
Зазвал и заманил меня, и позабыл я свой зарок.
И что за диво; в тот же миг во все пределы я проник,
И, как сорока, — прыг да прыг, скакал я вдоль и поперек.
О, нет, неверен мир земной! Я понял, сколь изменчив он, —
Конь вечности, оседлан мной, помчался.
Путь его далек.
И понял я: сей мир лукав, враждебной хваткою он лих,
И, лик ногтями истерзав, себя я каяться обрек.
Господни люди говорят: «Сколь горек хмель мирских утех!»
И я, чтобы познать сей яд, вкусил той горечи глоток.
Потом, не зная забытья, в себе я своеволье бил,
И саблей отрешенья я себя казнил, как только мог.
И жарко-огненным копьем я миру выколол глаза,
И сабли хладным острием соблазнам голову отсек.
Безумец, не в стихе ль твоем, Машраб, — спасение от мук:
Ведь этим словом, как огнем, сердца влюбленных ты прожег!
* * *
О чаровница, с тех времен, когда дружить с тобой я стал
И любоваться, восхищен, твоею красотой я стал,
Я жемчугом из жемчугов прослыл на весь базар любви,
А для соперников-врагов ракушкою пустой я стал.
Когда ж настали дни разлук, я и метался и стенал,
И за позор от этих мук ославлен всей толпой я стал.
Когда я клятвою своей связал себя с одной тобой,
Для всех собратьев и друзей тогда совсем чужой я стал.
Любовь меня совсем сожгла, Машраб, все сердце — как зола,
Все тело сожжено дотла, — исчез я, сам не свой я стал!
* * *
Мне ныне только и к лицу стенать, томясь разлучным роком, —
Припасть бы с жалобой к творцу и небо пристыдить упреком!
И если молния блеснет — огонь любви придет на помощь,
Я опалю весь небосвод — сожгу его в огне жестоком.
Спаси от мук меня, собрат, спаси хотя бы на мгновенье,
Я этим мигом буду рад утешиться хоть ненароком.
Влюбленным станет меня жаль — они от скорби зарыдают,
Когда я выскажу печаль моих невзгод хотя б намеком!
Любовь — что океан большой, и ты, Машраб, увяз в пучине, —
О, мне и телом и душой страдать в унынии глубоком.
* * *
Когда я в этот мир пришел и в бездне мук его погряз,
Лекарств не ведая от зол, взывал я к небу — сколько раз!