— Не надо, благодарю. Смотрите сами. Я столько этих картин да портретов перевидал! Вы не глядите, что я молодой.
Взглянув с нетерпением на свои огромные серебряные часы, он завел чрезвычайно интересный и своевременный разговор.
— Очень мне любопытно изучить европейские порядки. Вот, скажем, сейчас: у нас как полдень — так садятся обедать. А у вас, видно, по-другому? Вы когда обедаете, к примеру?
— Мы обедаем обычно в пять, но сегодня можно пообедать раньше. Извините, я вас на минутку покину, — ответила хозяйка и вышла.
Оставшись один в гостиной, бай Ганю стал рассеянно глазеть на картины, время от времени сплевывая на ковер (не то чтоб от голода, а все-таки!), растирая плевок сапогом и прислушиваясь к малейшему шуму в кабинете. Вдруг он услыхал, как Иречек встал со стула, сделал несколько шагов и остановился. «Дурак я дурак, и чего я не перенес сумки в эту комнату!» Бай Ганю еле сидел на месте. В конце концов он не выдержал, встал, тихонько подошел по ковру к двери кабинета, приложил ухо к замочной скважине и стал слушать; но услыхал только свое собственное учащенное дыхание да стук крови в ушах. Однако и тут не успокоился; ничего не видя сквозь замочную скважину, он нерешительно нажал ручку, открыл дверь и просунул голову в кабинет: Иречек сидел на корточках возле его сумок — перед одним из книжных шкафов. Бай Ганю осклабился.
— Хи-хи-хи, работаете, значит? Хи-хи-хи! А я думаю: дай загляну. Ничего, ничего — работайте себе. Я затворю.
Иречек поглядел на него с удивлением, не понимая, чем вызвано это странное любопытство.
Обед подан. Пошли в столовую, сели за стол. Родители Иречека, сестра его, бай Ганю и сам Иречек. Перед едой бай Ганю стал креститься. Крестится, а сам улыбается, стараясь показать хозяевам, что он тоже не лыком шит и не больно верит, а все — спокойнее (с чертом ладишь, так и господу богу покади — на всякий пожарный случай).
— Я леберал, к леберальной партии принадлежу{19}, — пояснил он. — А нет-нет — другой раз и перекрещусь. Вреда тут нету: все под богом ходим… Это что, суп? Ага, суп я люблю. Похлебка — еда турецкая. У нас нынче тоже все больше суп едят. Ах, пардон, виноват, я вам скатерку облил. Це-це-це… Ах, чтоб ее!..
В порывистом стремлении выказать себя человеком цивилизованным, бай Ганю не сумел принять как следует из рук хозяйки тарелку, пролил порядочное количество супа на стол, но тотчас собрал ложкой часть пролитого обратно в тарелку, — да так проворно, что ему не успели помешать. Хозяйка не хотела позволить ему есть этот суп, но он деликатно заслонил тарелку обеими руками, не давая ее переменить.
— У меня в сумке перец, — вдруг сообщил он.
Ему до смерти хотелось натереть стручок, так как суп, на его вкус, был слишком пресный; но прямо пойти и достать он стеснялся, боясь, как бы его не сочли неотесанным, и потому решил сперва позондировать почву.
— Вот как? У вас есть перец? — откликнулся Иречек.
— Как не быть. Всегда беру с собой перец. Знаете, «Болгария, мать родная»{20} не может без остренького, — ответил бай Ганю иронически и уже без колебаний выскочил из-за стола, побежал в кабинет, притащил свои сумки, присел около них на корточки, спиной к хозяевам, и выложил на стол два стручка.
— Двух хватит на пятерых. Страшно злые, — объявил он, кидая полстручка с семечками к себе в тарелку и любезно предлагая хозяевам остальное. — Вот прошу: натрите — хе-хе-хе — по-болгарски! Нет, нет, вы натрите, послушайтесь меня — увидите, что получится. Ну как хотите, насильно мил не будешь. Поглядите, как я себе натру, — увидите, что такое настоящий суп.
В самом деле бай Ганю наперчил суп до того, что с непривычки можно было обжечься. И пошел хлебать. А коли болгарин хлебать начнет — тут не до шуток: триста собак сцепятся, не заглушат. На лбу у него выступили крупные капли пота, угрожая скатиться прямо ему в тарелку. Бай Ганю хлебнет разок с ложки, потом положит ее и два-три раза хлеба куснет — на заедку; потом опять возьмет ложку, хлебнет супа, хлюпнет носом и опять два-три раза хлеба откусит.
— Дайте мне еще хлебца кусочек. Вы совсем без хлеба едите, — удивленно заметил он. — А болгарину хлеба подай; мы много хлеба едим. Не хочу хвалиться, а с такой похлебкой — пардон, с таким супом я целый каравай съем. Бьюсь об заклад.
Об заклад биться не стали, но бай Ганю и без этого уничтожил порядочное количество хлеба.
— Винцо это откуда? — полюбопытствовал он — не потому, чтобы его интересовал ответ, а просто так, чтоб еще налили.