Выбрать главу

Хррр-пуфф!

— Не притворяйся, черт! — зарычал немец, одним взмахом сбросил ноги бай Ганю на его сумки и сел рядом.

Бай Ганю сделал вид, что его разбудили, протер глаза, потом вдруг как ни в чем не бывало вынул табачницу и поднес ее в открытом виде немцу.

— Болгарский табак!

— А-а, так вы, значит, болгары? Очень приятно познакомиться, — добродушно промолвил немец и стал свертывать папироску. — В Питер едете? И я тоже. Вместе, значит.

Как только мы приехали в Петербург, я поспешил исполнить данное ресторатору в Вильно обещание: встретился со своим знакомым и рассказал ему о похождениях Димитрова. Знакомый тотчас телеграфировал в Стамбул и успел расстроить свадьбу. Со своей стороны, он рассказал мне, что было дальше с глухонемым мальчиком. Неизвестно, когда и как его подучили убежать из Вильно, но в один прекрасный день он появился в Петербурге и тут долго был жертвой самой подлой эксплуатации со стороны Димитрова, который не только присваивал высылаемые братом бедного мальчика суммы, но заставлял его ходить по домам всяких влиятельных лиц и известных петербургских благотворителей, выпрашивая деньги. Да не только в Петербурге, но часто посылал его даже в Кронштадт к известному среди простого народа святителю Иоанну Кронштадтскому.

Не имея почти никаких средств к существованию, я был вынужден поселиться в «Дешевке», приюте самых бедных студентов. Бай Ганю энергичнейшим образом настаивал на том, чтобы ему тоже поселиться в Дешевке.

— Да нельзя же, бай Ганю: ведь это заведение только для студентов.

— Что ж из этого? — возражал он. — Разве студенты — не такие же люди, как я? Что тут такого, если они примут к себе болгарина?

— Да ведь вы — богатый человек, бай Ганю. Вы можете заплатить за номер в гостинице.

— Экий ты простофиля, — возразил бай Ганю с укором. — Я думал, ты хитрей. Ну, скажи, друг, с какой стати я буду платить деньги московцам? Что нажил, того не выпускай из рук, вот как! Откуда они знают, богат я или беден?

— Нельзя, бай Ганю. Бедные студенты запротестуют, рассердятся на меня, того и гляди, еще выгонят из общежития.

— Эх ты, болгарская упрямая голова! — не уступал бай Ганю. — А у тебя что? Языка нету? Или соображенья не хватит сказать, что я твой брат, что я разорился? Да довольно будет сказать, что я болгарин. Разве ты не знаешь, какие дураки эти русские.

— Нет, нет, не могу! — решительно объявил я и повернулся, чтобы идти в Дешевку.

— Эге! Ты думаешь, что так легко от меня отделаешься? Погоди! Я тебе покажу! — заворчал он, шагая вслед за мной. — Болгарин! И это болгарин! Ни на грош патриотизма!.. Да постой же, не спеши так. Мне за тобой не поспеть, сумки тяжелые! Постой, эй ты!..

В эту минуту мы представляли, видимо, довольно любопытное зрелище, так как прохожие оборачивались и внимательно смотрели на нас. Бай Ганю следовал за мной шагов на десять позади, с надетыми на палку сумками за плечом и подстилкой через другую руку, которую он то и дело поднимал, чтобы отереть пот со лба. Шапка еле держалась у него на голове. Он шагал за мной, ворча:

— Погоди, милый человек, возьми хоть подстилку у меня… всю руку оттянула… Уйти от меня хочешь? Не знаешь ты, что за птица бай Ганю!..

Я шел, будто меня на аркане тащили, соображая, как мне явиться в Дешевку с бай Ганю, как объяснить этот своевольный поступок. Придется соврать! А отделаться от него, видно, не удастся! В конце концов ведь это — всего на несколько дней: нечего делать, надо примириться с положением… А бай Ганю все шел и шел за за мной, бормоча, только уж не в прежнем угрожающем тоне, а настроившись на минорный лад:

— Ну, послушай, бай Васил, ну, подожди немножко; прошу тебя, бай Васил, — ведь болгары мы с тобой…

И представьте себе, господа, в этот момент мне вдруг стало жаль его, ей-богу! Я сознавал, что поступок его безобразен, что он скряга, отвратительный эгоист, подлый хитрец, лицемерный эксплуататор, грубый деревенщина и хам до мозга костей… но мне стало жаль его: в тонких вибрациях его голоса, с которыми он произнес последние слова, слух мой уловил какую-то нежную нотку, таившуюся в сердце бай Ганю, но редко — боже мой, до чего же редко! — звучавшую… Не знаю, может, вам покажется смешным, неестественным, но откровенно скажу, господа: в тот момент я взглянул на бай Ганю как-то иначе. Словно кто внушил мне: «Не презирай этого простенького, хитренького, жадненького человечка. Он — порождение грубой среды, жертва грубых воспитателей. Зло заключено не в нем самом, а в окружающей его среде. Бай Ганю деятелен, рассудителен, восприимчив, — главное, восприимчив! Дайте ему хорошего руководителя, и вы увидите, на какие подвиги он способен. До сих пор бай Ганю проявлял только животную энергию, но в нем таится запас дремлющих духовных сил, которые ждут лишь нравственного толчка, чтобы начать действовать».