У х в а т о в. Контрреволюция — эта ваша диалектика! (Шоферу.) А сегодня пока — вот такое тебе задание: отвезешь их домой. (С издевкой.) Зернышки! Колоски!
А л е ш а. Есть! Отвезу. (Уходит.)
У х в а т о в. А ты, Силан, не мудрствуй! Не забывай, что на твою диалектику есть соответствующие органы, которые еще разберутся что к чему. И не повторяй, как попугай, чуждых тебе слов.
Б у с ь к о. Ясно?
С и л а н. Уразумел! Все! Кляп!
У х в а т о в. А через неделю…
Какая-то наглая муха нападает на Федора Павловича. И целит прямо в лицо.
(Отмахивается.) А через неделю…
Беспардонная муха опять пристает. Она пытается сесть на нос. На нос! Он, Федор Павлович, хотел ее прихлопнуть, но муха попалась изворотливая.
Пой-ма-ать! (Это прозвучало, как команда.) Живьем!
Б у с ь к о. Живьем?!
Бусько и Силан ринулись на муху. Они ее окружали, устраивали на нее засаду, подсиживали, брали «в клещи», сталкивались лбами, по ошибке бомбили свой своего, но победу одержали. Они пленили ее и доставили Федору Павловичу — один за одно крылышко, а второй — за другое.
Б у с ь к о. Вот она, гадюка!
С и л а н. Насекомое, а туда же…
У х в а т о в (рассмотрев муху, зажимает ее в своем кулаке, затем подносит кулак к лицу Силана). Что это?
С и л а н. Муха. (Уверен, что не журавль.) Муха! Ей богу!
У х в а т о в. Дурак! (Подносит кулак к Бусько.) Что тут?
Б у с ь к о. Честное слово — муха! Не сойти мне с этого места.
У х в а т о в. Болты! Ненарезанные! Тут — сила! Власть! (С остервенением растирает в кулаке муху.) Вот! (Показывает.) Муха? И видимости не остается, если попадает в кулак. Вы поняли?
Бусько и Силан переглядываются, подтягиваются.
С и л а н. Как не понять?
Б у с ь к о. Теперь, конечно, все понятно.
У х в а т о в. То-то же, мухоловы! (Достает папиросу «Казбек», ложится на кушетку.)
Силан и Бусько, стараясь опередить друг друга, подносят зажженные спички. Ухватов прикуривает, пускает дымок. Скрестив на груди руки с папиросой между пальцев, любуется струйкой дыма. Бусько и Силан стоят за кушеткой над Ухватовым, склонив горестно головы — один вправо, другой — влево, как в почетном карауле.
Б у с ь к о. Понял, Силан? Горит…
С и л а н. Понял. Горим? А?
Оба одновременно набирают полную грудь воздуха и синхронно тяжело вздыхают.
У х в а т о в. Чего вздыхаете, как опоенные лошади? Через неделю чтоб тут были! А теперь — по домам! Семенной фонд. Зернышки. Колоски. Я вам покажу диалектику.
Б у с ь к о и С и л а н а будто ветром сдуло. Послушные! Спустя какое-то время Ухватов выглядывает в окно, нежно аукает. С улицы басом и тенором откликнулись протяжным воем Бусько и Силан. Прекрасный дуэт под занавес.
Говорят, будто бы люди всегда думали. Сами. Вроде бы такое уж свойство человека. И я так соображаю: думать надо.
«Юмор — признак зрелости и здоровья нации». Кто-то разумный сказал. Не подумав, такого не скажешь.
«Мы всех зовем, чтобы в лоб, а не пятясь, критика дрянь косила. И это лучшее из доказательств нашей чистоты и силы». Подумал, написал и подписался: Маяковский.
«Человечество, смеясь, расстается со своим прошлым». Карл Маркс написал. Мудро сказано. В этом оптимизм нашего прогресса. Как же не вспомнить и полезнейший совет Владимира Ильича Ленина: «Учиться у уроков истории, не прятаться от ответственности за них, не отмахиваться от них». Кому адресованы эти слова?
И нам! И нашим детям! И внукам!
Если граждане смеются над своими вчерашними пороками, промахами или недостатками — значит, они выше тех промахов, они морально здоровые, чистые. Честь и хвала тому обществу, которое воспитало чувство юмора у своих граждан.
И если человек чувствует себя в доме постоянным хозяином, а не квартирантом, не временным жильцом или случайным гостем, то он и заботится обо всем доме. Он не пройдет равнодушно мимо щели в окне, в стене, в фундаменте в даже в крыше. Он поправит, отремонтирует, законопатит щели, чтобы не продувало, чтобы не было сыро, не просквозило, не знобило, чтобы уютно жилось в любую пору года. Если сатирик обращает внимание на какие-нибудь недоделки в своем доме, что ему не нужно доказывать, что он хороший, что он наш, свой. Никто в этом не сомневается.