Услышав, как прекрасно звучит мой стих по-тюркски,
Сказал Камаль бы, ясно, похвальных слов немало.
Хафиз, ты стих газели, пролил живой водою,
Чтоб стих в ответ пропели, и в нем вода журчала.
* * *
Полумесяцами бровей светишь ты и ликом-луной,
Ярок светоч красы твоей — беззакатного солнца зной.
Что же розы со всех сторон полыхают жарче пламен,
Будто цвет их не посрамлен красотой твоей неземной?
Ветер утром, стыдясь, донес благовонье твоих волос,
А на лике, что краше роз, виден родинки цвет ночной.
Твой таинственно тонкий стан, видно, людям для смуты дан:
«Он незрим, он — мираж-обман»,— яро спорит весь люд честной.
Ты пойдешь по моим следам — я себя отыскать не дам:
Стан твой тонкий вспомнив, и сам стал незрим я, и ты — виной.
Я — лишь пыль, где пролег твой след, но печали мне в этом нет,—
Жаль, что в пыль от вихренья бед не истерт я, чудак смешной!
Забурлил моих слез поток — и твой стан я увидеть смог:
Юн и свеж, проглянул росток, благодатной вспоен волной.
Кто еще, о Хафиз, ответь, смог бы стих вот такой пропеть?
Про твой стан ни теперь, ни впредь так не спел бы никто иной.
* * *
Сколь истомен твой лунный лик — словно месяц, я стал горбат,
Тонкий стан я твой вспомню — вмиг таю в небыль, как дым и чад.
Твоих родинок красота днем и ночью — в сердце моем:
Только эта моя мечта и смягчает мне боль утрат.
Я всю жизнь положить готов, лишь прильнуть бы к устам твоим,
Но каких я ни трачу слов, а они в ответ лишь молчат.
Стал бы славен я и высок, словно сам небесный чертог,
Если б силы найти я смог пасть во прах у твоих палат.
Ты едва лишь блеснешь красой, сгину в небыль я, жалкий раб,—
Потому-то мне быть с тобой небеса, увы, не сулят.
Если нет хмельного вина в твоей чаше любовных нег,
Станет лишь черепком она, не сулящим тебе услад.
Сладок тюркский Хафиза слог да любовью к тебе высок,
И любителям звучных строк даровать он отраду рад.
* * *
Лик твой предо мной предстанет, красотой всесветной глянет —
Он румянцем меня манит, а приманит — и обманет.
И покуда мои стоны жгут огнем твой лик цветущий,
Моих глаз родник бессонный их тушить не перестанет.
У влюбленного на лике — всех невзгод его улики:
Взор какого горемыки его беды не туманят?
С той поры, как душу ранит темных родинок виденье,
Тьма и мрак меня дурманят, разум мой во мраке вянет.
Если локон твой истомный не одарит меня счастьем,
Мне предвестьем доли темной он на светлом лике станет.
Сердце, распуская крылья, к меду уст твоих стремится,—
Только сдохнув от бессилья, муха меда не поганит.
Уст твоих рубин горящий мне хмельней вина хмельного,—
О твоей красе томящей сердце думать не устанет.
А лукавым взором глянешь — ты красою колдовскою
И отшельника приманишь: сердце его в небыль канет.
Восхищен Хафиз тобою, он воспел твой лик по-тюркски,
И теперь строкой любою вровень он с Камалем встанет!
* * *
Едва лишь вспомню я свиданья миг блаженный,
И — радость забытья в душе моей смятенной.
В пути любви беда — учитель мой суровый,
И ей служу всегда я, ученик смиренный.
И если рухну я, дар бытия утратив,
В степи небытия мне будет кров нетленный.
Но если бег веков пленит меня в оковы,
Спасусь я из оков моей неволи пленной.
Любовь меня сожжет палящим всех пыланьем:
Безверец — даже тот смирится, дерзновенный.
К твоим устам хоть раз припасть бы мне в восторге —
Я о Фархаде сказ сложу неизреченный.
Но любо палачу меня безмерно мучить,
И, как Хафиз, кричу я в муке неизменной.
* * *
Да будет мной испит вина любви глоток —
Меня он отрешит от всех земных тревог.
Святоша — злой старик захочет пить со мной —
Единой каплей вмиг его свалю я с ног.