— А-а-а, — опять заголосила Нена, — не надо в тюрьму сажать. Кто в доме хозяином будет?.. Не надо!
— Тогда иди к попу, чтоб он вас помирил. Он венчал вас, он и рассудит.
Нена не стала дольше ждать. Опять заревев, она прошла мимо толпившихся с любопытством женщин и, не глядя на них, сопровождаемая шутками и насмешками, пошла к дому попа.
Поп, без шляпы и без рясы, разливал помои двум откормленным кабанам и что-то ласково говорил им, почесывая у них за ушами. Увидев окровавленную и заплаканную Нену, он остановил ее суровым замечанием:
— Куда идешь? Посмотрела бы на себя-то!
— Бедная я, горемычная, батюшка, — заплакала Нена и поведала незамысловатую историю своих несчастий. — Пришла к тебе с жалобой. Колю убил меня! Ты нас венчал, ты и рассуди.
Слезы ее хлынули потоком, оставляя полосы на окровавленном лице. Она бросилась на землю, вся сжалась, как выгнанная из дому собака, закрыла лицо фартуком и, обхватив голову руками, заголосила, как над покойником:
— Сирота я, сирота бездомная! Злосчастная доля моя. За три года, как замужем, света белого не вижу. Господи боже мой! Нешто я гадкая, безобразная или неплодная какая, что так ему опротивела?
— Замолчи. Замолчи. Будет выть. Чем я виноват, что тебя муж побил? Как пожениться вздумали, так все село своей любовью вверх дном перевернули, а теперь выть сюда пришла. Иди проси у него прощения!
Поп схватил Нену за руку, поднял на ноги и вытолкал за ворота.
Она опять очутилась на дороге, не зная, куда идти. Позади раздавалось жадное чавканье свиней.
Человеческие сердца оказались черствыми, безжалостными. Никто не вошел в ее положение, никто ее не утешил. Она услышала одни только упреки да насмешки, и ей казалось, будто она упала в какой-то глубокий, темный колодец, из которого не выбраться. Никто не спросил ее полное скорби сердце, отчего болит оно. Нена перестала плакать. Больше не чувствовала боли в разбитой голове. В душе у нее таилась более глубокая рана. И эта боль заставила ее молодое изможденное тело собраться в комок, сосредоточивши в себе целое море страданья, в котором она утопала.
На дороге опять собрались любопытные; они глядели на нее издали, ахали, перебрасывались шутками на ее счет. Жалостливые женщины подходили к ней, трогали ее за рукав, пробовали утешить. Но Нена стояла вся сжавшись, словно потерявшая хозяина собака, в которую каждый готов кинуть камнем… Стояла неподвижно, одна-одинешенька на белом свете, не подымая глаз, ни на кого не глядя, и глухо стонала.
С большого орехового дерева, которое росло перед домом священника, падали на нее, один за другим, жесткие мертвые листья, словно застывшие вздохи. Они осыпали ее, но она даже не пробовала их стряхнуть.
Вдруг на дороге показался ее муж, Колю, с большой палкой в руке.
— Эта ослица тут еще? — закричал он. — Ребята плачут, а она по улицам шатается, беспутная.
Увидев его, Нена опять зарыдала, выкликая:
— Колю, Колю! Как же нам жить с тобой, Колю? Людей не стыдишься, хоть бога побойся!
Колю схватил ее за косу и потащил за собой.
— Иди домой, довольно людей смешить!
Он толкнул ее вперед и стал подгонять палкой, как овцу.
— Эй, Колю! — крикнула одна старуха. — Не бей жену, бог накажет!
— Это с какой же стати не бить? Жена она мне или нет? Жена моя — и кончено! — огрызнулся Колю, поворачивая вслед за своей молодухой к дому.
1905
Перевод Д. Горбова.
ВСТРЕЧА
Рота ополченья, в которой служил Стоян Гаштник, шла по следам наступающих войск, неся гарнизонную службу в городах, охраняя мосты, обозы, железнодорожные линии, конвоируя пленных.
От города к городу, от села к селу, завернувшись в свою пеструю бурку, с берданкой в руках, дядя Стоян прошел все завоеванное пространство и где-то далеко-далеко, на краю света, задержался дольше, назначенный в охрану какого-то моста на большой шоссейной дороге.
Место было пустынное, глухое. В самые тихие ночные часы, когда даже речка засыпала, сюда не доходило из села ни ободряющего собачьего лая, ни веселого петушиного пенья.
Здесь и остался дядя Стоян с несколькими товарищами охранять мост. Они соорудили себе просторную теплую землянку с очагом и дымоходом в глубине, развесили в ней свою одежду и походные сумки, устроили соломенные постели и приступили к несению своих обязанностей.
Их суровые, молчаливые фигуры, как тяжелые камни, день и ночь торчали вокруг моста, следя за всем совершающимся вокруг с такой бдительностью, что птичка не могла пролететь незамеченной.