1921
ИСПОВЕДЬ
Вечерня кончилась. Последний «аминь» отца Павла замер без отзвука, и в маленькой, ослепшей от старости монастырской церковке наступила тишина. Три крестьянки-богомолки, стоявшие вместе посредине, взглянули на отца Павла. Отец Павел взглянул на них. Вот и все. Кончено. Три женщины перекрестились и нагнулись, чтобы поднять с сиденья больного юношу, который сидел бледный, неподвижный.
В это время перед церковкой послышались чьи-то шаги и короткое равномерное позвякиванье маленьких бубенчиков. Какой-то рослый детина стал в дверях, совсем загородив их. Постоял немного, потом грузно вошел внутрь и остановился.
— День добрый. Где тут исповедник-то? — спросил он низким, грубым голосом, ни к кому не обращаясь.
Женщины и отец Павел, собравшийся было уходить, поглядели на вошедшего. Он был похож не на человека, а скорей на сорвавшегося с цепи громадного медведя. Косматое чудище в большой шапке из козьего меха, в просторном кожухе, шерстью наружу, в косматых штанах от пояса до щиколоток. Из этого вороха желтой козьей шерсти глядело медное загорелое лицо с щетинистыми усами и маленькими заплывшими глазками, посматривающими равнодушно… В руке у него была тяжелая толстая дубина выше его роста, и, входя, он ударил ею в плиты так, будто хотел вбить ее в пол.
— Где тут исповедник? — повторил он свой вопрос, опять ни к кому не обращаясь.
Отец Павел, с удивлением глядя на незнакомца поверх очков, указал рукой на боковые врата в алтарь. Там сидел, сгорбившись, на низком стульчике престарелый исповедник, отец Никодим, погруженный в полудремоту. Большая голова его склонилась набок, а белая борода лежала, как полотенце, на книге, раскрытой у него на коленях.
Странный человек в шкурах зашевелился, подвинул дубину и, тяжело переставляя ноги, зашагал вперед. Маленькие бубенчики на ногах его снова задренькали при каждом шаге, и тонкий звон их словно покатился по холодным плитам пола.
Женщины, уже собравшиеся уходить, оставили больного сидеть и остановились. Отец Павел перекрестился и улыбнулся.
Дзинь-дзинь, дзинь-дзинь… А между всплесками бубенчиков всякий раз слышался тяжелый стук предводительствующей ими дубины.
Исповедник отец Никодим очнулся от дремоты, поднял голову. При виде стоящего перед ним страшного детины он так быстро встал на ноги, что опрокинул свой стульчик.
— День добрый, — промолвил незнакомец, остановившись и сильно стукнув дубиной.
— Сними шапку, — сказал исповедник.
Косматый медленно поднял руку, снял свою огромную шапку и сунул ее под мышку. Во всклокоченных волосах его были серебряные нити.
— Подойди, — сказал исповедник.
Незнакомец сделал несколько шагов, и при этом опять послышался звон колокольчиков.
— Исповедаться хочу… Меня так научили.
Исповедник уставился на него в изумлении.
— Кто тебя научил?
— Да там, в горах…
Грубый, дикий голос незнакомца будил в церковке страшное эхо. Догоравшие где-то в подсвечниках свечи замигали.
— За деньги аль без денег? — спросил незнакомец и стал шарить у себя за пазухой.
Шапка, которую он держал, зажав под мышкой, упала на пол, оставшись у ног хозяина, словно пастуший пес.
— Брось, брось, — промолвил, немного развеселившись, отец Никодим.
Но незнакомец не обратил внимания на его слова, вытащил длинный кожаный кошель, развязал стягивавшую его веревку и запустил руку внутрь.
— Не знаю, брат. Как научили меня, так и делаю. Я не с людьми живу — горный житель. Лес там. Ну и живем среди деревьев…
Он протянул исповеднику несколько левов.
Отец Никодим поглядел на него, улыбнулся с досадой и недовольно взял деньги.
— Пастух я, — снова загремел незнакомец. — В лесу вырос, там и живу. И помру там.
— Жена, дети есть, сынок? — спросил исповедник.
— Ы-ы. Нету, нету. Весь как есть тута.
— Пастух, говоришь?
— Пастух, пастух. Чужую скотину пасем. Моего ничего нету.
С каждым новым ответом человек все больше раскрывал свою душу и голос его становился громче.
— Потише, потише, милый, — сказал исповедник.
— Зачем? Мне прятать нечего. Никого не убивал. Мы в лесу все так говорим. И со скотиной так разговариваем. В горах раздолье.
— В церковь ходишь?
— Нет, не хожу. Сызмальства туда не ходил. И не припомню, когда было-то.
Так как незнакомец говорил уже совсем громко, отец Никодим кивнул женщинам и отцу Павлу и сделал им знак удалиться.
Женщины подняли больного и, подхватив его под мышки, увели. Отец Павел погасил догорающие свечи в подсвечниках и тоже направился к выходу. Но, заметив, что в церкви стало темно, вернулся, зажег две тоненькие свечечки. После этого ушел и он.