— Зачем ты сюда вошла? — сердито промолвил старец. — Колокола еще не звонили. Обычая не знаешь?
— Не знаю, батюшка, — растерянно промолвила женщина.
— Уйди пока. Потом, потом придешь!
Женщина покорно повернулась и, прижав ребенка к груди, пошла. Отец Иоаким глядел ей вслед. Когда она проходила светлую полоску, падавшую из двери, ему еще раз бросилось в глаза, какая она оборванная и неопрятная.
Игумен заметил, что на той каменной плите, где стояла женщина, остались пятна грязи. Увидел на завесе простую булавку с синей головкой. Эта головка напоминала клопа и портила вид красивой завесы. Отец Иоаким вытащил булавку и кинул ее в угол. Потом перекрестился перед иконой, хорошенько оправил завесу и вышел.
Без этого происшествия все было бы в порядке. И доброе сердце его позабыло о неприятности при виде двора, полного богомольцев, со свечами в руках ожидающих благовеста, чтобы войти в церковь. Братия тоже была готова. Монахи сошли вниз и беседовали с народом о предстоящем торжестве.
Завидев игумена, собравшиеся расступились. Мужчины сотворили поклон, женщины стали по очереди целовать ему руку. Праздник начался. Душа старца размягчилась, и он громко благословил всех.
Солнце клонилось к закату; слабый ветерок веял с гор и, слегка покачивая листы орешин, бежал вниз в котловину, — порезвиться с рекой.
Старец вымыл руки в фонтане. Молодой послушник подал ему полотенце; он вытер их, потом перекрестился и пошел на колокольню. Братия стояла у церковных дверей, народ толпился позади нее в смиренном ожидании. Все взгляды устремились на верх колокольни, где игумен должен был исполнить священный обычай.
Перекрестившись, он дернул за веревку, двигавшую сразу все три колокольные языка. И три железных этих языка с силой ударили по медным губам тяжелых колоколов. Раз, второй, третий.
Но колокола промолчали, не издав ни звука. Бронзовые матери эти, беременные звуками, онемели.
Страшно было глядеть, как тяжелые железные языки бьют в чистый металл, а тот остается безгласным… Было что-то мучительное в этом зрелище. Три колокола качались, напрягаясь, охваченные ужасом, как глухонемые, которые хотят возвестить о пожаре — и не могут.
Старец стал изо всех сил дергать веревку, наклоняясь и выпрямляясь. Но колокола упорно молчали.
Ужас обуял монаха. У него перехватило дыхание, потемнело в глазах. Он выпустил веревку и рухнул на дощатый помост перед колоколами.
Народ стоял во дворе в изумлении, крестясь и не смея проронить ни слова. Все души оцепенели. Братия бросилась на колокольню, чтобы привести старца в чувство. Монахи снесли его вниз. Он уцепился за них, бледный, как мертвец, сокрушенный и потрясенный великим чудом, и еле пролепетал:
— Знамение божие! Молитесь, братья христиане. Великий грех совершился…
Его ввели в церковь. За ним хлынул народ. И все встали на колени, крестясь и шепча молитвы. Женщины выли. Дети кричали в испуге.
Отец Иоаким упал на колени перед чудотворной иконой, подавленный, изумленный, охваченный отчаянием. Ударил лбом в холодные плиты и долго оставался в таком положении. Старое лицо его было мокро от слез.
Он чувствовал, что произошло что-то страшное, что бог разгневан, что великий грех навис и отяготел над землей. Но не знал, в чем этот грех, и не мог найти слов для молитвы.
Беспомощный, он поднял глаза к пресвятой богородице, чей лик в золотом окладе кротко глядел между двух лиловых крыл шелковой завесы.
Игумен встал, перекрестился, бессознательным движением поправил завесу и, ошеломленный, окинул взглядом иконы, места для сиденья, пол. В углу, под иконостасом, он увидел синюю головку той булавки, которую туда забросил; он наклонился, поднял ее, как во сне, и приколол к завесе.
И вдруг снаружи грянул, поплыл торжественными волнами и хлынул потоком внутрь церкви колокольный трезвон во славу божию.
Богомольцы посыпали наружу, во двор, с ними братия и игумен, и все повалились в земном поклоне, пораженные новым чудом, которого стали свидетелями.
На колокольне никого не было, а тяжелые колокола сильно, свободно, легко качались и сами трезвонили.
1928
СВЯТОЙ ГЕОРГИЙ ОБХОДИТ ПОЛЯ
Святой Георгий делал обход полей, совершаемый им ежегодно в одно и то же время.
Он медленно шел среди зеленых всходов, чьи волны еще покоились ранним утром. Завернувшись в плотную пурпурную мантию, так и пылавшую в первых лучах солнца, он двигался, словно блуждающий огонь, и золотой нимб его покрывал диск солнца.