Небо было темное, земля гудела и грохотала, но улица, по которой он выбежал, лежала спокойно — ни одни камень не шевелился.
«Милосердный господь не захотел погубить их, но подкрепил мою угрозу своею», — с гордостью подумал пророк.
Но когда он поднял руки к небу, чтоб возблагодарить всевышнего за подтверждение своего призвания, земля под ногами его снова заколебалась и откуда-то послышался тысячегласый звериный вопль. Стаи собак с воем выскочили из темноты и бешено помчались к пророку. Он поднял бич с угрозой и бранью, и они разбежались, но потом опять напали на него. Белые зубы их впились в его власяницу, разорвали ее на куски и совсем стащили с плеч. А семижильный бич перегрызли — жилу за жилой.
Пророк остался голый. Он бросился, как призрак, через поле. Молнии слепили его, ветер сбивал его с ног и трепал его длинные волосы. А собаки беспощадно, свирепо гнались за ним, и от их ужасного воя кровь стыла у него в жилах. Земля ходила под его ногами.
Всю ночь бегал пророк, охваченный ужасом, забыв о своем призвании, забыв о добре и зле, движимый одной только силой: чувством самосохранения, жаждой найти устойчивую опору, желанием избавиться от преследующих его собак.
Утром, когда солнце вновь залило своими лучами землю, он перевалил холм, за которым открылись пестреющие цветами тихие поляны. Но и тут не мог он остановиться. Земля не держала тела его. Трепеща и шипя, она треснула и поглотила его, а потом, изрыгнув, закинула далеко. Там старик овчар пас стадо, беспечно играя на маленькой свирели. Увидев, что земля изрыгнула испуганного голого человека с обрывком бича в руке, старик подошел к нему и спросил:
— Отчего земля не принимает тебя? Кто ты?
— Я посланец божий. Пришел во имя бога наказать грешников. Земля не принимает меня, оттого что призвание мое еще не свершено.
— Земля не принимает людей, пока они не станут совсем добрыми, то есть пока не умрут, — сказал старик.
— Укажи мне убежище, где я мог бы скрыться, потому что я гол. Мне надо отдохнуть и починить бич свой, — попросил пророк.
— Ступай прямо к горе, господь направит тебя, — ответил старик, указав ему посохом, куда идти.
Пророк взглянул в ту сторону и покорно пошел. Земля успокоилась, и собаки исчезли. Небо было ясно, солнце в высоте спокойно сияло. Стыдясь наготы своей, он спешил, прячась на межах, за терновником, за мелкими кустами.
Он стал подыматься на гору, идя вверх по течению речушки, вившейся между высокими, странной формы, скалами. Колючие, жилистые заросли ежевики покрывали их подножие. В этом укромном, безопасном месте пророческий гнев снова вскипел в душе его, и он стал рвать длинные плети ежевики, чтобы поправить свой бич.
Вдруг чья-то сильная рука схватила его за плечо и чей-то голос повелительно промолвил:
— Остановись!
Пророк в страхе и удивлении выпрямился. Перед ним стоял Иисус Христос с пастушьим посохом в руке — тем самым, каким старик овчар указывал ему дорогу.
— Ты узнаешь меня? — кротко спросил Христос.
— Я узнал тебя, господи! — воскликнул пророк и хотел пасть на колени.
Но Иисус удержал его.
— Нет, ты не узнал меня, окаянный, — сказал он. — И не знал прежде. Меня не знает тот, кто исполняет заповеди мои с гневом и злобой. Твое сердце было каменным, — так стань же камнем!
Иисус простер десницу свою.
И доныне среди скал той горы стоит пророк — голый, окаменелый, с оборванным бичом в руке. Птицы и звери бегут его. Река прячется под скалами от его взгляда, и вокруг царит мертвая пустыня.
1934
ВЕСЕЛЫЙ МОНАХ
Наверху в горах есть старый монастырь Святой троицы, труднодоступный и потому почти совсем заброшенный. Придвинутый к подножию больших сыпучих скал, принявших причудливые формы чудовищ, окруженный обвалившейся каменной оградой, потонувший в бурьяне, с почернелыми от времени, покосившимися, полуразрушенными строениями, с покрытым травой двором, на котором торчат несколько жалких, умирающих деревьев, он глушью и пустынностью своей наводит печаль и страх.
Церковка, сохранившаяся бог знает с каких времен, расселась под тяжестью поросшей мхом черепичной крыши. Покривившиеся каменные стены подперты толстыми, уже прогнившими бревнами и хотя местами заново оштукатурены, но ушли в землю, и сводчатая дверка стала похожа на вход в пещеру. Чтобы войти в нее, надо согнуться в три погибели. Внутри пахнет разрытой могилой. От больших неровных плит, которыми устлан пол, веет смертным холодом. Солнечные лучи, даже бьющие прямо, не могут проникнуть сквозь глубокие маленькие окошки, затянутые густой паутиной, и лики на образах бледны, как у мертвецов. Угасшие очи их глядят безучастно и безнадежно.