Мальчик со смирением выслушал молитвы, а когда ему повесили на шею крест, поцеловал всем руки и расплакался от умиления. Тут монахи убедились, что душа его чиста и невинна. И когда ему исполнилось двадцать лет, постригли его в монашество и приняли в братство под именем Еникия.
Каждый день, после вечерни, поднимались они вместе с новопосвященным по крутой тропинке на полянку среди высоких скал возле монастыря, садились там и вели душеспасительные беседы.
Они отреклись от всего плотского, земного и удалились в горное затишье, в стены монастыря для пустынножительства и покаяния. Постом, молитвой, воздержанием и умерщвлением плоти стремились они возвысить души свои до бога и перейти чистыми в его селения. Юный Еникий смиренно слушал их наставления, обращая прекрасные синие глаза свои к небу, и душа его исполнялась блаженством, подобно тому как гора исполняется благоуханием от цветов липы. Чем прекрасней становилась душа его, тем прекрасней становилось и лицо. Несмотря на пост и воздержание, тело его стало рослым и гибким, дышало силой и здоровьем. На розовых щеках его, цвета подрумянившегося пшеничного хлеба, появилась мягкая кудрявая бородка, волосы завились темно-золотыми колечками, синие глаза сделались глубокими, словно небесная лазурь, и сияли, как солнце.
Монахи глядели на него с удивлением, опасаясь, как бы этот расцвет силы и здоровья не погубил душу юного Еникия. А он целыми днями бродил, смирный и беспечный, подметал маленькую церковь, сажал цветы в садике, поливал их, а когда они расцветали, делал большие букеты и ставил их в глиняной чаше на маленький столик у себя в келье. Иногда же закладывал букетик за ухо, под камилавку, весело расхаживал взад и вперед и пел песни, которым научился еще ребенком у деревенских парней.
Все это не нравилось подвижникам, и однажды вечером, после беседы на скалах, куда Еникий пришел с букетиком герани за ухом, игумен сказал ему:
— Еникий, любовь твоя к цветам — мирское увлеченье; поэтому она грешна. Цветы напоминают о любви между мужчиной и женщиной. Самоотречение требует, облекшись в черное, бежать таких помыслов.
Еникий поглядел на игумена своими прекрасными глазами и промолвил:
— Цветы — самые прекрасные создания бога. Он посеял их на земле как пример красоты и чистоты.
— А песни, что ты поешь? — нахмурившись, спросил игумен, уставив на юношу испытующий взгляд.
— Это цветы, которые растут в душе человеческой по вдохновению божьему, — венки из самых чистых слов. Птички тоже славословят песнями творца вселенной.
— Еникий, мысли твои еретические… Страшись богохульства, — сказал игумен, вставая.
Монахи последовали за ним в молчании. Еникий остался на скале один. Солнце заходило, и горные долины наполнились тенью. Молодой монах устремил задумчивый взор вниз — туда, где раскинулось широкое поле, где в бедных деревушках жили люди, и спросил себя: «О чем они там думают, — те, кто трудом добывают хлеб свой?»
При этих словах в пустыне раздался чей-то громкий смех. Мороз пробрал монаха по коже: смех этот показался ему злым и зловещим.
Посмотрев в ту сторону, он увидел, что в нескольких шагах от него, на краю пропасти, покачивая ногой, сидит лукавый.
— Ты — сатана? — строго спросил Еникий.
— Узнал, — ответил рогатый.
— Я узнал тебя по твоему мрачному лицу и по смеху, который не похож на человеческий, потому что звучит как шум низвергаемых в пропасть камней. Но зачем ты пришел?
— Меня привлекли твои мысли, и я пришел потолковать.
— Я не думал о тебе.
— Но думал, как я.
— Сохрани боже! — промолвил молодой монах и перекрестился.
— Твой крест не страшит меня, потому что твой вид привлекает.
— Ты, видно, пришел меня искушать?
— Я пришел кое о чем спросить тебя. О чьем спасении печетесь ты и твоя монастырская братия? И почему бежите людей?
— Чтобы не касаться зла, которое ты внушаешь, удалились мы в пустыню. Чтобы очистить души свои и сделать их достойными милости творца…
— Вы печетесь только о себе.
— Каждый должен думать о своем собственном спасении.
— Вы — мои рабы.
— Нет, искуситель, мы — твои враги.
— Покинуть ближнего и думать только о себе, это и значит быть покорным слугой моим.
Сатана рассмеялся сухо и резко, и в глазах его вспыхнули искры торжества.
— Уходи! — сказал Еникий, почувствовав в душе боль. — Уходи!
Но лукавый сидел, качая ногой и глядя настойчиво, нагло на молодого монаха.