Выбрать главу

Схватили монаха, чтобы бросить его в огонь, как приказано. Но он остановил их улыбкой, промолвив:

— Оставьте меня. Я взойду сам.

И, воспев хвалебную песнь богу, он подошел к костру, поднялся по горящим толстым бревнам и вступил в середину огня. В толпе послышались вопли, причитания. Женщины упали на колени и, уткнувшись лицом в землю, рыдали. Никто не хотел поднять глаз и смотреть на муки веселого монаха, который ободрил их, оживил, преобразил своими песнями, весельем и кротостью. Но вот из костра полилась песня. Монах пел, сияя улыбкой, прекрасный, ласковый, вдохновенный, и огненные языки вокруг него превращались в цветы, пускали высоко вверх извивающиеся зеленые стебли, и оттуда посыпались благоухающие цветы — белые, розовые, алые. Еникий рвал их обеими руками и кидал народу, а тот стал кричать, петь хвалебные песнопения богу и плясать вокруг как безумный. Стража в ужасе разбежалась, а народ потянулся вслед за монахом, который сошел невредимый с костра, превратившегося в цветочную беседку.

И пошел он опять среди народа со своими жизнерадостными песнями, что дарили надежду. Люди больше не падали духом, не унывали, у них проснулось желание трудиться и жить лучше. В сухих полях выкопали глубокие колодцы. Провели воду из гор, и расписные фонтаны забили по селам. Сады зазеленели, плодовые деревья появились во дворах, окна домов украсили горшки с цветами. Женщины и девушки похорошели, мужчины приняли молодцеватый вид. Что-то новое народилось в этом углу земли: это была надежда, греющая, ободряющая, привязывающая к жизни…

Веселый монах умер. Бог, которому он служил всем сердцем своим, как только мог, взял его к себе, а люди зарыли тело его возле монастыря на той красивой полянке в лесу, и ангелы каждую весну сажают там множество разных цветов.

1934

Перевод Д. Горбова.

Я, ты, он

МИЛАЯ РОДНАЯ КАРТИНКА

Летний день. Еду в телеге.

Ширь, нивы, луга. Опять нивы, опять луга, опять поле. Посреди поля белая часовенка. Внутри спрятан контрабандный табак. Снаружи торчит крест. На кресте сидит невидимый ангелок, принесший благодать божью.

Возле часовенки — колодец. В колодце — холодная вода, бьющая из сердца матери-земли. Над колодцем — журавль. А бадью утащили.

Свернул утолить жажду: не тут-то было.

Еду дальше.

Телега стучит. Летний день. Ширь, нивы, луга, поле. Посреди поля — белая часовенка. Внутри спрятан контрабандный табак. Снаружи торчит крест. На кресте сидит невидимый ангелок, принесший благодать божью.

И так далее, и так далее.

Милая родная картинка! Не однажды радовала ты душу мою, не однажды туманила мне глаза слезами, чтоб я не мог видеть всех подробностей твоей красоты.

Вечный шоп, который везет меня, безучастен, как его кобыла, и к красотам вокруг, и к отсутствию бадьи.

— Утащили, — говорит он. — Новая была, так, может, кто взял для своей надобности.

В голосе и словах его нет ни возмущения, ни протеста. Напротив, в них слышится какое-то оправдание сделанного и некоторая зависть к тому, кто взял ее для своей надобности.

Плодородная маленькая котловинка, по которой лениво течет большими извивами река, нежится на жарком июльском солнце и молчит, молчит. Нынче праздник, нигде не видно работников. Буйная рожь уже начала золотиться. Пестрящая цветами густая зеленая трава покрывает луга. Упоительно пахнет клевером. В развесистых ветвях деревьев порхают парами смертельно влюбленные друг в друга горлицы. Вездесущие воробьи садятся стайками на пыльную дорогу и что-то ищут.

Перед нами высятся, живописно раскинувшись, невысокие горные отроги — одни голые, другие лесистые; над ними — маленькая тучка, а за ними — синяя даль, глубокая, лазурная, манящая твои мечты.

— Красивые места, дядя Митре, — обращаюсь я к извозчику.

— Э, что тут красивого! — безучастно откликается дядя Митре, щетинистая голова которого была бы отличной щеткой для дымоходов.

Без всякой нужды вытянув кнутом старых кобылок, которые все равно быстрей не пойдут, он опять погружается в свое философское безмолвие. А на кобылок слетелись мухи со всей окрестности. Набились под пах, под хвост, налипли за ушами, под брюхом. Нетерпеливо дергаются бедные скотинки, делают жалкие попытки хвостом, ногами, ушами согнать этих паразитов, почесать, где зудит: дядя Митре крепко держит вожжи в руках, у него не больно-то пошевелишься.