Выбрать главу

Я открывал дверцу и пускал его летать по комнате.

Маленькое сердце его начинало колотиться, он стремительно порхал с предмета на предмет, ударяясь о стены, и падал в изнеможении на пол. Потом взлетал и возвращался в клетку, присмиревший, испуганный необъятностью и неизвестностью комнаты.

— Ты умрешь, бедный мой щегольчик, если я тебя выпущу. Ты напуган необъятностью комнаты, — что же ты будешь делать, увидев безбрежность мира? Довольствуйся своим маленьким счастьем — и не будешь знать голода, не будешь трепетать перед хищной тенью орла, зловещим голосом филина, холодным, кровожадным взором сокола, рогаткой уличного мальчишки.

Жалобно щебечет маленький щегол, что-то говорит мне, что-то печальное…

— Грусти, если хочешь. Ты — мое маленькое удовольствие, и в моей власти держать тебя здесь, милое, беспомощное творение. Всю твою жизнь я буду тебе и орел, и филин, и сокол…

Ты ведь живешь для моей забавы.

И будь благодарен, если тебя как-нибудь не задушит мои сын.

1908

ВЕСНА ИДЕТ

Весна идет. Красавица весна. Прилетели дрозды, поют:

— Готовьтесь к весне! Окажите ей достойную встречу. Она несет нам цветы и песни. Лесам и полям несет красивый зеленый наряд!

Эта песня заставляет всех встрепенуться. Солнце пробудило от сладкого сна уснувшие в земле семена. Маленькие почки сбрасывают свой теплый покров, под которым милые зеленые листики спали, свернувшись, и грезили о весне.

Все, все спешат приготовить обновы к чудному празднику весны!

Лягушка, всю зиму мерзнувшая подо льдом, спешит полакировать себе кожу, чтоб не стыдно было показаться над прозрачными водами и заквакать от радости.

Юные бабочки спешат к художнику, чтоб тот расписал и раскрасил им крылышки и не стыдно было появиться перед цветами.

Маленькие мышки-грызуньи толпятся у зубного врача — надо поточить зубки, почистить их, вылечить больные, удалить испорченные.

Трудолюбивые проворные пчелки зашивают у портного где что порвано на крылышках.

Старый Сечко-Бечко, олений жук, еле-еле тащится к кузнецу, чтобы заострить свои большие клещи, так как его ждет работа.

Оса оттачивает жало у точильщика:

— Верти, точи, сделай его как можно острее, — приговаривает она. — У меня много врагов, мне нужно от них обороняться!

Сверчок готовит новый свисток, кузнечик наводит ваксой блеск на свои чешуйки и рожки, чтоб они блестели в зеленой траве, сверкая, как зеркало.

Малютка-светлячок идет налить керосину в лампочку, он любит гулять ночью, в темноте.

Все поспешно готовятся к великому празднику весны!

А дрозды поют все громче:

— Торопитесь! Весна идет!

1908

САМООБОЛЬЩЕННЫЙ

Что такое произошло, что у этого серьезного, важного и гордого писателя так развязался язык в кафе?

Уж не написал ли он какой-нибудь новый роман, дав пощечину обществу, над которым он так возвышается?

Не озарила ли ум его какая-нибудь новая блестящая идея? Или, может быть, какой-нибудь чудесный сюжет вдруг родился у него в голове, возбудив его творческие силы?

Или какая-нибудь неизвестная красавица, восхищенная его произведениями, прислала ему любовное письмо, назначая свидание? Или друзья готовятся отпраздновать двадцатипятилетний юбилей его творческой деятельности?

Что произошло, что этот гордый и серьезный писатель так болтает, веселится, имеет такой счастливый вид?

А вот что.

Он написал хвалебную статью о самом себе и своих собственных произведениях и сумел опубликовать ее под псевдонимом в одной газете. Сегодня номер вышел из печати.

Писатель несколько раз перечитал ее. Он забыл, что написал ее сам, и горячие похвалы взволновали его.

Он отмечен всеми признаками славы. Он вознесся над всем этим сбродом. По сравнению с остальными людьми он — бог.

Вот почему он так счастлив.

1921

СКВОРЦЫ

Наконец в феврале потеплело. Раньше встает солнце. Напоенные лучами, спокойные утра полны обещаний.

Приятель, пишущий мне с чужбины, между прочим спрашивает: «Прилетели ли скворцы?»

— Прилетели, милый. Я напишу тебе о них побольше: знаю, что письмо мое доставит тебе радость на целый день.

Утром я вышел рано. Солнце только что встало. Небо над Борисовым садом блестело. Верхушки тополей на бульваре Фердинанда были розовые. На некоторых уже сидели первые наши гости, распевая. Несмотря на то что было довольно холодно, они трепыхали крыльями, купались в первых лучах и пели — не особенно голосисто, не особенно громко, но весело.