Буря заглушила его старческий голос.
— Молодка! — повторил он, но даже сам себя не услышал.
Тогда он побежал за ней. Ветер в бешеном порыве бросился ему навстречу, осилил, остановил его, заставил повернуть назад. Черные демоны опять заслонили луну. Старик собрался с силами и пустился дальше. Он бежал на своих слабых ногах, наклонившись вперед, словно хотел прорвать головой стихию и взлететь. Глаза, вперившись во мрак, ничего не видели. Он задыхался, и старое сердце его страшно билось в изнеможении. Но Маргалак не падал. Он бежал против ветра, спотыкаясь на неровной каменистой дороге и делая нечеловеческие усилия, чтобы закричать, послать спасительный зов одинокой сиротине, стремящейся в ночном мраке к своей погибели.
— Молодка!.. Элка!
Но напрасно раскрывались его губы: с них не слетало ни звука.
Темные тучи снова зареяли в небе, словно большие черные знамена, изорванные в боях. Из-за них выглянула бледная луна, и глазам дедушки Маргалака открылось взметенное бурей пустое поле.
Старик был уже за околицей. Он остановился, глядя вперед на дорогу. Где-то там, словно призрак, мелькала фигура Элки, с трудом шагающей против ветра. Вот она свернула в сторону, к мельнице. Сквозь вой ветра издали доносился шум воды у плотины. Жалость и отчаяние душили старика. К кому обратиться за помощью? Кого позвать? Подняв свою седую голову и воздев в отчаянии костлявые руки к мрачному небу, он воскликнул:
— Боже милостивый, спаси невинную душу!
В небе совершает свой путь холодная безучастная луна. На земле таинственно и безумно пляшут тени придорожных деревьев. В поле неукротимо бушует ветер, и где-то во мраке хохочут бешеные вихри.
Старик видел, как Элка быстро побежала под гору и пропала за темными деревьями.
— Молодка! — еще раз крикнул он и со всех ног кинулся вдогонку.
Ветер немного ослабил свой напор, и бежать стало легче. Но старик изнемогал, у него подкашивались ноги.
Шум мельничной запруды раздавался теперь близко. Старик уже видел огромные вязы у плотины, И среди них — самодиву с белыми рукавами, которая, скрестив руки и наклонив голову, смотрит в воду.
— Молодка!
Старик бежал, обезумев от отчаяния, махая руками, словно для того, чтобы рассеять мрак. Ценой нечеловеческих усилий, хватаясь за кусты терновника и ежевики, он поднялся на небольшой холм и наконец очутился среди вязов. Там, скрестив руки и пристально глядя в неподвижную темную воду, стояла как вкопанная Элка.
— Молодка! — крикнул дедушка Маргалак и, обессиленный, сел на землю.
Элка, вздрогнув, обернулась. Старик из последних сил протянул к ней руки, стараясь что-то сказать.
— Дедушка! — вскрикнула она, кидаясь к нему.
— Молодка, дитятко! Что ты тут делаешь? — Он схватил ее за руку. — Сядь, дитятко, сядь. Уморился я. Никак дух не переведу.
— Я хочу умереть, дедушка! Сил нет жить больше… Нет мне места на белом свете.
— Не говори так, милая, не греши, дитятко, — промолвил дедушка Маргалак, погладив ее по голове, как ребенка.
Из глаз Элки брызнули слезы. Эта родственная, сердечная ласка тронула ее больную, исстрадавшуюся душу; теплое участие старика дало ей почувствовать, что она не одинока. Она заплакала от умиления.
— Хочу умереть, дедушка Матей, хочу умереть!
— Слушай, Элка, не говори так. Подумай о ребенке. На кого ты его оставишь? Как он будет жить без матери? Уповай на всевышнего, он пошлет тебе исцеление.
— Никто не поможет мне, дедушка.
— Неправда, дитятко. Послушай меня. Я свожу тебя в Сеславский монастырь, — ты помолишься там чудотворной иконе пресвятой богородицы. Она, заступница наша милостивая, вылечит тебя, исцелит.
— Спасибо, дедушка Матвей, спасибо. Жизнь моя кончена… Кому я нужна? Кто обо мне пожалеет? — промолвила Элка, заливаясь слезами.
Босая, с непокрытой головой, она села возле дедушки Матея, дрожа от холода. Он накрыл ее своим зипуном.
— Поплачь, голубушка, поплачь — тебе легче станет…
Ветер бушевал с прежней силой. Старые вязы, печально шумя, махали голыми сучьями. Листья и сухие ветки падали на покрытую рябью поверхность запруды, отражавшую мертвенный лик луны.
— Ну как я буду жить, дедушка? Мне людей стыдно, — всхлипывая, промолвила Элка, посиневшая и дрожащая от холода, истерзанная душевной мукой.
— Не думай об этом, дитятко. Все мы грешны, у каждого свое горе. Бог милостив. Выздоровеешь и про все свои страданья забудешь. Вырастишь сыночка, будешь на него радоваться. Только не отчаивайся, не теряй надежды…
— Спасибо, дедушка, спасибо…