Тележонка лениво покачивалась в глубокой жидкой грязи, утопала, выныривала, петляла то вправо, то влево. Оторвавшаяся сбоку доска все время однообразно, глухо и бессмысленно постукивала, ударяя по нервам тучного седока в волчьей шубе. Наконец, потеряв терпение, он высунул из воротника свою круглую физиономию и закричал:
— Что это за ужасная трещотка такая, черт бы ее побрал! Просто покоя от нее нет!
— Это доска стучит, господин. Трещит, вроде ученый человек: сама ничего не понимает, и другие толком не поймут…
— Ну и хитер же ты, Андрешко, — ой хитер! Наверно, мастер обманывать девушек, если не женат еще. Вы ведь молодыми женитесь, и женки у вас недурненькие.
Седок совсем опустил воротник своей шубы.
— Толкуй что хошь, господин, а только барыни-то почище наших бывают… Мне хорошо известно! А ты кто будешь, господин, по какому делу в наше село?
— Я судебный исполнитель.
Андрешко обернулся и пристально поглядел на седока.
— Исполнять едете, значит?
— Понятное дело, решение исполнять. Один там у вас — шутить надо мной вздумал, но я ему вправлю мозги. Сколько раз — накрою его, а он опять выскользнет из рук… Вижу, шельмоватый. Но нынче вечером застукаю. Попомнит он меня! Пшеничку у него конфискую. И его уму-разуму научу, и вам покажу пример, чтобы другой раз жульничать неповадно было. Обманываете торговцев, обманываете горожан, норовите им тухлые яйца всучить либо масло прогорклое. Нет, шалишь, бабенка, власть не проведешь. Она тебя приберет к рукам, ох, приберет! Кнут вам нужен, русский кнут, — только это вас и может образумить… Пропойцами стали, распоясались, распустились! Скоро вовсе перестанете налоги платить и государство погубите. Эх, будь моя власть, я бы из вас ангелов сделал.
Судебный исполнитель расстегнул шубу. Тело его зашевелилось в ней, как вылупившийся из яйца цыпленок.
— Что ж, господин судья, на все божья воля… Господь так рассудил: женщинам борода не нужна — и не дал, ослу нужны длинные уши — и дал, — ответил Андрешко с притворной наивностью.
— Ну-ну, ты не болтай, а лучше поезжай быстрей. Уж смеркается… И здорово же ты содрал с меня, черт! Такие деньги за двадцать километров! Умеете обчищать нас… Погоняй, погоняй! Твои клячи совсем заснули.
— Но, но-о, господа хорошие! — крикнул Андрешко и завертел кнутом.
— Что ты их все господами величаешь? Называл бы братьями, вернее было б, — заметил с досадой судебный исполнитель.
— Осерчают, господин судья! Оскорблю я их, коли господами не назову. Служба у них чиновничья — по часам. По часам встают, по часам ложатся, по часам мы их поим-кормим. Потом запряжем — они, значит, в канцелярию. А в стойле другой раз и газету читают.
— Ты скажи лучше, где заложить успел, приятель, да зря языком не трепи. Погоняй, ведь опаздываем. Ох, и хитрые же у тебя глаза, ох, хитрые!
— Тут волков нет, господин судья, не бойтесь, — заметил возница таким тоном, что почтенный чиновник испуганно оглянулся по сторонам.
— Волков я не боюсь, мой друг, но ведь холодно становится. А мне нельзя простужаться.
— Закутайтесь в попону, господин. Мои кони никогда не жалуются на простуду. Попона теплая.
«Экий болтун!» — подумал судебный исполнитель, а вслух строго промолвил:
— Погоняй, погоняй, скотина…
Потом, сердито надувшись, потонул в своей шубе и умолк.
«Ага, попался мне в руки, друг ситный!» — подумал Андрешко. И, обернувшись, спросил серьезно:
— Стало быть, решение исполнять едете? Кого ж это вы за горло возьмете?
Судебный исполнитель долго молчал, потом раздраженно ответил:
— Есть один у вас… Станойчо звать. Малорослый такой… короткошеий…
— Знаю. Выходит, пшеничку опишете? Да ведь он бедняк, господин судья. Зачем его трогать?
— Эти бедняки — сущие дьяволы! — возразил судебный исполнитель и снова умолк.
Стало совсем смеркаться. Лошади с трудом взбирались на холм, за которым должно было открыться село. Андрешко уже не покрикивал на них и не замахивался кнутом. Он перестал разговаривать, напевать и задумался.