Солнце закатилось за дальние синие горы на западе. Там гас лишь последний кровавый багрянец, мало-помалу растворяясь в вечернем сумраке, уже лазурном, глубоком, безбрежном. Знойный летний день потух, и легкая вечерняя прохлада повеяла над землей. Где-то в поле, далеко и печально, взметнулся и замер последний всплеск грустной песни жниц. Вечерние сумерки медленно, незаметно сгущались. В небесах одна за другой начинали мерцать светлые звездочки. В соседнем пруду заквакали лягушки, и в чудной вечерней тишине металлический стон дружной песни их дрожал как-то успокоительно и мечтательно. Заглох шумный смех и говор жнецов на дороге от мельницы к селу. На тропинке, вьющейся над рекой, мерно зазвенел колокольчик.
Шум мельницы как будто усилился.
Дед Угрин несколько раз чиркнул огнивом, закурил трубку и хотел встать, но больная нога не дала.
— Милена… Милена, куда ты девалась? — крикнул он с легкой тревогой и впился глазами в мрак.
— Тут я, — отозвался чистый женский голос из маленького садика за мельницей. — Тут я, тут.
— Ступай в дом. Поздно уже! — крикнул довольно строго старик.
— Сейчас, только вот полью… Все погорело от зноя! — ответила Милена.
Звук колокольчика медленно, мерно приближался и умолк наконец возле самого сада. В темноте появился огонек папиросы. Милена выпрямилась и с испугом посмотрела в ту сторону.
У плетня, в темной тени кустов, стоял человек, а около него спокойно пощипывал терновник навьюченный осел.
— Добрый вечер, Милена, — тихо и словно неуверенно произнес в темноте молодой мужской голос.
Легкий озноб пробежал по телу Милены. Босая, с засученными рукавами, повязанная белым платочком, скрывавшим ее буйные русые волосы, она стояла посреди сада, подобная самодиве.
— Дай боже, Свилен, — ответила она растерянно и хотела было убежать.
— Поздно поливаешь, — заметил Свилен.
Милена остановилась.
«Господи, господи!» — подумала она и промолчала.
— Как поживаешь, что поделываешь? Мы давно не видались, — смело продолжал Свилен.
— Да ведь сам знаешь: горячая пора, — застенчиво промолвила Милена.
— Как замуж вышла, никуда и не ходишь?
— А куда ходить-то?
— Мало ли куда… Видно, тебе дома лучше… со Стояном-то! — насмешливо сказал Свилен.
Милена отломила веточку от соседней ивы и, потупившись, молча прикусила листик.
— Ко всему привыкаешь. Человеческое сердце изменчиво! — опять начал Свилен.
Он курил, опершись на плетень. Рядом кротко, смирено стоял его осел.
Милена продолжала нервно покусывать листок на веточке, не в силах ответить.
Эти слова Свилена задели ее; захотелось сказать ему, что он не прав. Сердце ее сильно билось, что-то страшное волновало ей грудь, не давая вымолвить слово, глаза налились слезами, которые, казалось, вот-вот посыплются градом.
— Что поделаешь? Так уж повелось с тех пор, как свет стоит: люди — без сердца… Да может, так-то и лучше, — задумчиво продолжал Свилен. — Люби одного, выходи за другого и живи-поживай… Продалась — и ладно… Лишь бы тебе хорошо было.
— Не говори так, Свилен. Ты же знаешь… — проговорила Милена упавшим голосом.
— Я не слышу.
— Ты знаешь, кто причиной, что… так вышло. Не кори меня, — так же глухо повторила она.
— Не слышу я. Подойди поближе. Уж больно ты боязлива!
— Мне пора в дом: отец болен… Я нынче свекровь одну оставила, его навестить пришла, — сказала Милена и робко приблизилась.
— А не забранят?
— Мне все равно… Я из-за них так отца не оставлю…
Свилен промолчал.
— А ты, Свилен, как живешь? — спросила Милена.
— Я-то? Я хорошо. Живу, работаю, пью… Удалой, веселый Свилен, которого ты знала, — помер. А тот, которого ты видишь, другой: хмурый, злой, пьяный! — ответил Свилен и затянулся папиросой.
Слабый свет озарил его круглое белое лицо, синие глаза, и Милена увидала, что он так же красив, как прежде, в те годы, когда они безумно друг друга любили. И она почувствовала в словах его ложь.
— Ишь ты какой, ишь какой! — промолвила она укоризненно, погрозив ему пальцем. — Вовсе и не переменился… С Кункой Поповой, слышно…
— Да я по-прежнему тоскую по тебе! — заговорил он снова после недолгого молчания. — И сдается мне, не так легко забуду тебя, как ты меня… У вас, женщин, нет ни на грош постоянства.
Голос его задрожал.
— Не говори так, Свилен… ты же знаешь, как я все время о тебе думаю… как люблю тебя до сих пор.
Сдавленные рыданья прервали ее речь. Она закрыла лицо руками.