Лепо на минуту остолбенел, стал как каменный. В голове у него помутилось от ревности и обиды. Сам себя не помня, обезумевший, он скинул с плеча ружье, приложился и, зажмурившись, грохнул выстрелом.
Резкий пронзительный крик огласил долину, вызвав отчаянное эхо и пронизав Лепо с головы до ног, как раскаленной проволокой. Он бросил ружье и кинулся опрометью бежать.
Вечером на берегу реки было найдено голое тело Войки, окровавленное, мертвое.
На другой день крестьяне узнали, что Лепо пошел в город, отдался в руки властей и рассказал все, как было.
1905
Перевод Д. Горбова.
САМОДИВСКИЕ СКАЛЫ
Забредя на охоте до тенистых расселин матушки Стара-планины, мы с Чумаком — знаменитым горным охотником, проведшим полвека в блужданьях по дремучим горным лесам и дебрям, — спокойно отдыхали в густой тени буков возле шумного потока. Мир и торжественная лесная тишина царили вокруг, как бы поглощая дикое эхо шумящих потоков и водопадов, чей непрерывный рев наполнял холодные темные ущелья, разносясь бодрящей стихийной песней по дремучим лесам. Над нами незыблемо, прямо, стремительно вздымались высокие пики, смело вознося свои голые, скалистые, сурово-прекрасные вершины в небесную лазурь. А еще выше, над этими надменными гигантами, в светло-синем поднебесье медленно и спокойно царил в непостижимо смелом полете горный царь — орел.
Улегшись навзничь на влажном зеленом ковре из брусники и душистой герани, я смотрел на рослую, могучую, костистую фигуру старого Чумака, который, сняв шапку, сидел рядом и, внимательно наклонившись, чистил свое не знающее промахов ружье. На высокий, выпуклый, морщинистый лоб его падали мокрые от пота мелкие пряди серебристо-серых волос, что удивительно шло к его продолговатому, сухому, но здоровому, румяному лицу, как всегда полному презрительного спокойствия, характерного для этой закаленной и вольной души. Густые нависшие брови, зоркий охотничий взгляд темно-карих глаз и длинные серебряно-шелковые усы, концы которых доходили до самых плеч, — придавали всему его молодецкому облику удивительную привлекательность и благородство.
Он вскинул ружье и шутя прицелился в повисшего черной точкой на неизмеримой высоте орла, который проплывал как раз перед солнцем, отбрасывая, подобно маленькой тучке, темную тень на синие скалы и обрывы противоположных гор.
— Эх, бей мое ружье, куда хватает глаз, застрелил бы я проклятую птицу! — воскликнул он, следя за ней взглядом.
Она долго плавала в вышине, то медленно спускаясь и чертя в пространстве широкие круги на неподвижных крыльях, то могучим взмахом устремляясь вверх и исчезая в лазури. Наконец, сделав крутой поворот, демоном ринулась вниз и величественно села против нас на острые скалы.
— Это Самодивские скалы, — промолвил старый Чумак после долгого молчания. — Неприступные, высокие, грозные, полные змей. С самого сотворения мира нога человека не ступала там и вряд ли когда ступит. Жители окрестных — ближайших и дальних — сел говорят, что с этих скал видна полоска Эгейского моря, в котором утром и вечером купается солнце.
И старый охотник, вздохнув, стал спокойно, неторопливо, голосом, исходящим как бы из самого сердца, рассказывать мне чудную легенду о Самодивских скалах, которые рисовались перед нами на небосклоне в лучах заходящего солнца, острые, высокие, отчужденные, непостижные, сумрачные, поросшие мохом и лишаями. А вокруг них обрывы, осыпи, леса, утесы, беспорядочно, хаотически раскиданные пропасти и бездны.
В глубокой долине у подножья этих громад, было село, — горное село, с хижинами, словно разбредшимися по лесу, далеко друг от друга. Его обитатели, настоящие дети лесов, жили свободно, как горные орлы, не знающие ни страха, ни границ своему полету. В темном лесу весь день гремели выстрелы охотничьих ружей, на просторных полянах звенели колокольцы упитанных стад, ущелья оглашались песнями девушек, кликами юношей, сладостными звуками свирели.