В дверях корчмы появился невысокий коренастый шоп[4], одетый как на пасху, побритый, с закрученными усами.
— Ну-ка, Пена, пойди сюда на минутку! — крикнул он, поманив рукой.
— А малыш как? — ответила Пена, перестав жевать.
— Чего он делает-то? — с улыбкой спросил шоп и подошел к телеге.
— Тише, спит! — ответила мать.
Крестьянин нагнулся над телегой, радостно и ласково пощелкал языком и тихо промолвил:
— Спит бутуз… Пускай себе спит. А мы пойдем… Я приятелей шильовских встретил. Посидим с ними, потолкуем! — И, взглянув на жену добрым, ободряющим взглядом, зашагал к корчме. Пена сунула булку в карман и пошла за ним.
Корчма была полна крестьян. Иные уж порядком выпили. Шел громкий важный разговор, все о разных делах, конченных и незаконченных. Пахло вином, табаком, едой.
Стоян был навеселе. За столом, к которому он подвел жену, сидели три старика из соседнего села и две крестьянки.
Пена поцеловала руку старикам и поздоровалась за руку с женщинами, которые приходились ей дальними родственницами.
— Вот молодуха моя, дед Митре. Ты с ней знаком? — сказал Стоян и опять ободряюще поглядел на Пену.
— Как же, как же, с коих пор знаю, — отозвался дед Митре глухим, хрипловатым голосом, и на сухом старческом лице его с покрасневшими маленькими глазками засветилась приветливая, добродушная улыбка.
— Ах, дед Митре… Мама, царство ей небесное, очень тебя уважала. Ты ей веред вывел.
— Помню, помню, молодка… Померла бы она, кабы за мной не послали. Царство ей небесное! Ну, а вы-то, вы как живете?
— Да мы с Пеной душа в душу, — поспешно ответил Стоян. — Одна беда была, да и ту господь бог смиловался — отвел: годов десять почитай детей не было, а теперь вот послал мальчонку, славного такого…
— Дай бог большому, здоровому вырасти! — воскликнули все сидевшие за столом.
— Посветлело у вас нынче в дому, знаю, зна-аю… — пропела старшая из женщин.
— Эх, тетя Мария, а каким Стоян сделался, как наследник-то родился: в корчму не загонишь!
— Ну, в корчму я, положим, заглядываю, только… — усмехнулся Стоян и, тряхнув головой, крикнул: — Подай-ка нам литр вина, малый!
— Не надо, не надо, Стоян. Охмелеем совсем.
— Нет, как же. Я угощаю: сын у меня! Сын, понимаешь? — крикнул Стоян так громко, что все посетители повернулись в его сторону.
— С наследником, с наследником, Стоян! — закричали знакомые от других столов.
— Спасибо, братцы. Слава господу богу. Сох я, чах, бедный, как слива бесплодная… А нынче будто яблоня расцвел… Хочу угостить вас! — громко крикнул Стоян и, встав, замахал рукой.
— Эй, малый, на каждый стол по литру вина от меня!
Наступило оживление. Посетители, почти все знакомые, вставали из-за столов и поздравляли Стояна, пожимая ему руку.
Лицо Пены озарилось стыдливой улыбкой, и она как будто помолодела, похорошела.
Малый расставил вино на столах. Стаканы наполнились. Все стали чокаться со Стояном и его женой.
— Бедняк я! А без детей вдвое бедней был бы. Это теперь мое богатство. Бог послал мне его. Все, кто здесь есть: друзья, знакомые, незнакомые, из нашего, из других сел — все выпьем по чарке за маленького Иванчо! — выкрикивал Стоян.
— За здоровье Иванчо! За здоровье Иванчо! — закричали все вокруг.
— Дай господи каждому такую радость! Хотите, братцы, посмотреть на моего Иванчо? Он совсем еще махонький — двух месяцев нет. Жена, принеси-ка его.
— Он ведь спит, — возразила Пена.
— Спит? — воскликнул Стоян. — Ну, коли спит, пускай спит. Мы тогда сами к нему пойдем. Малому дитяти почет больше царского. Кто хочет, братцы, пойдем, покажу сына. Он в телеге спит. Я для него и телегу справил новую!
Стоян пошел к двери, крестьяне повставали из-за столов, начали рыться у себя в кошельках — монетку малышу подарить, и тоже двинулись к выходу. Пена встревоженной наседкой — за ними и, быстро пройдя вперед, оказалась первой у телеги.
На телегу падали золотые лучи солнца, опускавшегося к городским крышам.
Стоян поднялся на нее, хотел было взять ребенка, но вдруг отпрянул в испуге.
— Господи!
Руки у него так и упали, повиснув вдоль бедер.
— Еще один… Кто-то мне второго подкинул. Люди добрые, чей же он?