— Дескать, Станчо добрый. С ним царицей заживешь, — продолжает Стоилка.
— И мне, коли на то пошло, про тебя говорили…
— А ты небось и слушать не стал, — прерывает Стоилка, поводя плечами, как девушка.
— А я почем знаю, что ты скажешь. Да и теща — как пойдет: Стоилка, мол, такая, Стоилка сякая. Во сне, говорит, приснится, не отчураешься. Она, говорит, плодущая. Детей тебе народит. Что ты делать будешь?
— Ну как только ей не грех!
— Нешто не знаешь, какая злая она, окаянная. Божана в нее была.
Стоилка вздыхает. Она сидит на камне, съежившись, засунув руки под кожушок, за пазуху, посинев от холода и стыдясь взглянуть Станчо в глаза. Ей до боли обидно, что его теща так отзывается о ней.
— Послушай, — снова заводит речь Станчо. — А посватайся я за тебя, ты пошла бы?
Стоилка пошевелилась, но ничего не ответила.
— Соберем вместе беды свои и ребят своих — и господи помоги! — набравшись смелости, говорит Станчо. — Полтора года один да один. И чего мыкаюсь? Гляжу, все как люди живут… А? Что скажешь?
— Почем я знаю, — краснея, отвечает Стоилка. — Ишь какой! Только насмешничаешь… — И она сделала ему глазки.
— Это ты брось. Мы с тобой не парень с девушкой друг дружку приманивать. Наше время прошло.
— А может, опять вернется, — улыбается Стоилка, прикрыв рот ладонью.
— Значит — так. Мое слово твердо. Коли согласна — хорошо.
— Согласна, что ж поделаешь. Одной нешто прожить? Не за тебя, так за другого…
— Ладно. Коли согласна — нынче же пойдем к попу, скажем.
Станчо встал. Стоилка поглядела вокруг своими серыми глазами, взяла блюдо и тоже встала.
Оба молча пошли. Навстречу сеял дождь, брызжа свежими, студеными каплями им в лицо и заставляя их краснеть от холода. У Станчо от водки шумело в голове и заплетались ноги. Стоилка шла рядом с ним, съежившись от холода, с баклажками и двумя блюдами в руках, и проклинала погоду.
С холмов надвигались новые клубы серого густого тумана, нависая над селом.
Станчо стало весело. Заглядывая, словно молодой парень, в серые и влажные, как туман, глаза Стоилки, он твердил:
— Знаешь, что я попу скажу? Батюшка, скажу, господь Божану у меня взял, а Стоилку мне послал. А? Так и скажу, вот увидишь.
Стоилка ласково улыбалась, прикрывая рот ладонью.
1903
Перевод Д. Горбова.
СТАРЫЙ ВОЛ
Всякий раз при воспоминании о детстве, о тепле домашнего очага, о родной деревеньке на высоком холме под самым солнцем, о речушке, на берегу которой мы играли, в памяти моей возникает и огромный костлявый вол — наш старый Белчо.
Долгие годы безропотно, в великом безмолвии своей воловьей души, тянул он соху и наконец постарел, обессилел. Отец мой, сам его вырастивший из маленького теленочка, знал всю жизнь этого существа, полную труда и покорности судьбе. Он любил старого труженика, своего товарища, которого ни в чем не мог упрекнуть, всем сердцем жалел его и, когда тот стал не нужен, не захотел ни продавать его, ни мучить работой, а оставил старика жить привольно, на покое.
Бедный Белчо! Какой у него был мученический вид и какая кроткая душа! Он был самым крупным животным на селе. Белый, будто снежный сугроб, с большими темно-жемчужными рогами, возносящимися над лбом наподобие лиры…
Обычно Белчо лежал на дворе, под навесом, окруженный заботами ребятишек. Мы его вычесывали, гладили, носили ему еду, украшали рога букетами цветов. Он выглядел в них немного смешным, похожим на старого поезжанина из свадебной процессии, но на наши затеи не обижался. Этот старый добряк глядел на нас дружелюбно своими большими черными глазами, такими спокойными, милыми, умными и печальными, будто хотел что-то сказать. Заглядывая в них, мы дружески спрашивали:
— Что, Белчо! Тебе надо чего-нибудь, а?
Белчо качал головой и, глубоко вздохнув, начинал медленно пережевывать своим беззубым ртом жвачку.
Кормили мы его вволю. Он вечно ел, вечно жевал и все-таки был страшно худ. Бока у него глубоко ввалились, ребра можно было пересчитать, кости, лопатки, позвонки на спине торчали, словно зубцы Стара-планины.
Каждое утро Белчо вставал, отряхивался от соломы, облизывал належанные места на своем теле, выходил из-под навеса и шел к реке на водопой. Ступал он медленно, спокойно, равнодушно, голову держал гордо, словно сознавая, какой огромный труд совершен им в прошлом. Поджарый, хорошо начищенный, с красивыми рогами, на которых висели наши букеты, он всем своим величественным видом внушал встречным такое уважение, что все останавливались поглядеть на него.