— Ты чья? — вдруг спросил он.
— Я Николы-мельника дочь.
— Значит, мельница у вас?
— Нет… отец на чужой работает.
— Все одно. Какая разница?
— Очень даже большая, — ответила Первоцветка и улыбнулась.
— А звать как?
— Первоцветкой…
— И девушка красивая, и имечко под стать.
Он шутливо потрепал ее по щеке.
Первоцветка вспыхнула от стыда. Хотела убежать, но осталась.
— Сколько овец пасешь? — спросил лесник, садясь на камень.
— Одиннадцать.
— А коз?
— Девятнадцать.
— Да ты еще! — промолвил лесник, хлопнув в ладоши и с веселым смехом глядя ей в лицо.
— Да я еще. Выходит, со мной двадцать! — игриво подхватила Первоцветка, и ее упругие молодые груди, обрисовывающиеся под узкой одежонкой, словно два спелых плода, задрожали от смеха.
— Ты — веселая барышня, — сказал лесник, ударив себя по колену.
— А ты, видно, городской? — спросила она, так как слово «барышня» показалось ей странным и смешным.
— Я из самой Софии.
— У-у! — с детской наивностью удивилась Первоцветка. — Будь я на твоем месте, никогда бы не уехала из города. Там лучше.
— Ошибаетесь, барышня! Мне куда больше нравится жить в деревне: больно девушки хороши. В городе таких нет. И я дал себе слово: коли женюсь, так обязательно на деревенской.
— О! Так ты не женатый? — еще больше удивилась Первоцветка, внимательно слушавшая лесника, не сводя глаз с его красивого румяного лица. — С такими усищами и не женат!.. Врешь!
Лесник захохотал, потом, разглаживая усы, тихо спросил:
— Дружок-то есть?
— Фу, как тебе не стыдно! — воскликнула Первоцветка. — Я ведь еще маленькая.
И, вся красная от стыда, хотела уйти.
— Что ж, что маленькая. А я вот увидал и влюбился, — сказал лесник, уставившись на девушку таким бесстыдным взглядом, что та испугалась.
— Ну и шут с тобой! — сердито ответила она и пошла прочь, гоня перед собой стадо.
— Послушай, Первоцветка, не сердись. Давай опять встретимся здесь. Придешь? И тогда скажешь, любишь меня или нет. А не придешь завтра, так больше не увидимся, — сказал вслед ей лесник.
Он долго глядел, как она пробиралась между кустами, прикрывая свои полные обнаженные ноги, загорелые, исцарапанные. Потом, повесив ружье на плечо, ушел в лес довольный, испытывая внутреннюю дрожь охотника, искусно расставившего ловушку.
Первоцветка решила никогда больше не ходить на это место и не встречаться с новым лесником. Но на другой день, выгнав стадо, она, сама не зная как, оказалась на той же самой полянке.
«Буду дуться и не стану с ним разговаривать. Покажу ему, как надо говорить со мной!» — мысленно оправдывалась она.
И, угомонив стадо, стала собирать первоцветы, а потом села на теплую землю и принялась вить венок.
Она вила его, как и накануне, медленно, старательно, напевая и что-то рассказывая цветам.
Но теперь она рассказывала им о леснике.
Погода опять была теплая, ясная. Все вокруг сияло, дышало свежестью. Крылышки сновавших в воздухе мушек отливали золотом. Первоцветка поймала пеструю божью коровку, посадила себе на руку и пропела ей песенку, чарующую детское воображение таинственностью и похожую на мечту:
— «Божья коровка, покажи мне ту сторонку, где мой суженый живет!»
Букашка расправила крылышки, встрепенулась и вдруг вспорхнула высоко-высоко.
Первоцветка потеряла ее из вида, и какая-то тяжесть легла ей на сердце. Кругом все затихло. Даже колокольчик перестал звенеть. Испуганная этой внезапно наступившей тишиной и тайной, которую она поведала маленькой букашке, девушка боязливо оглянулась и занялась венком.
Вдруг все стадо кинулось врассыпную. Колокольчик тревожно зазвенел. С шумом раздвинув кусты, появился лесник, такой же румяный и красивый, как накануне.
— Добрый день, девушка! — промолвил он.
Первоцветка хотела ответить, но не могла произнести ни слова.
Лесник сел рядом с ней, взял у нее венок, стал рассматривать.
— Что ж не доплела?
— Дай сюда! — воскликнула она и вырвала венок у него из рук.
— На, возьми. А как доделаешь — мне дашь.
— Это еще посмотрим, — насупившись, ответила Первоцветка.
И ее вдруг охватил гнев на этого усатого. Она вспомнила доброго дедушку Мартина и пожалела о нем.
— Где дедушка Мартин? — вдруг спросила она.
— Его перевели.
— Он такой добрый был!.. И какие расписные прялки умел делать…