На другой день рано утром в дверь шалашика кто-то постучал.
— Вставай, соня! — послышался веселый голос Калины. — Зайцы по тебе соскучились.
Я вскочил. Лукан уже ушел на работу. За дверью стояла Калина.
— Спишь, как младенец божий. Хорошо тебе! А я вон когда встала… Знаешь что?
Она сияла радостью. Нависшие над моей душой черные тучи стали расходиться.
— Что? — спросил я.
— Я нынче весь день одна.
Я стоял на пороге и глядел на нее, сгорая от любви и замирая от страха, как бы она не ушла.
— Дай-ка я посмотрю твой шалаш.
Я посторонился.
Она порхнула внутрь, словно воробей в гнездо, и кинулась на сено.
— Да у тебя царское ложе! Иди сюда. Что стал, как пень?
Я покорно вошел. Она захлопнула дверь ногой…
С тех пор я уже редко ходил на охоту. Калина стала для меня всем на свете. Мы постоянно встречались в шалаше, в лесу, у родника и в бузиннике между посевами кукурузы, где устроили себе волчье логово. Разлучаясь, мы умирали от страстного желанья снова видеть друг друга. Калина, Пшеничка, нежный колос, превратилась в роскошный, полный жизни, хищный цветок; она целые дни распевала, кричала, жаждала объятий. А я поблек, побледнел, и в глазах у меня появилось виноватое выражение.
В это время к нам приехали на лето дальние родственницы из города — две старые дамы и хорошенькая барышня Николина, только что окончившая гимназию. Две длинные каштановые косы с синими бантами вились у нее по спине. Она еще ни разу не была в деревне и все рассматривала с любопытством, словно попала в чужую страну.
На другой день я повел гостей на тот самый луг, где ночевал. Николина стала бегать по траве, кричать, петь, словно вырвавшаяся из клетки птичка. Все здесь было ей внове. Она никогда не видала косцов, аистов. Эта большая благородная птица, всегда одиноко летающая в лугах, страшно ее заинтересовала. Николина спрашивала у меня названия деревьев, цветов, гор, дивилась моим познаниям и глядела на меня с благоговением. В этот день я надел не рваную охотничью одежду, а парадный костюм, воротничок и новую соломенную шляпу. После завтрака в тени большого дуба мы с Николиной отправились к роднику.
Николина шла, опираясь на мою руку, тесно прижавшись ко мне, и не было конца ее расспросам и восторгам.
У бассейна стояла Калина. Увидев меня под руку с какой-то девушкой, она побледнела. Видимо, и я обнаружил волнение, так как моя спутница, поглядев внимательно на нее и на меня, спросила:
— Кто это?
— Здравствуй, Калина! — промолвил я.
Калина не ответила, быстро подхватила ведра и ушла с поникшей головой.
Вечером мне не удалось с ней повидаться, как между нами было условлено. Но на другой день я встретил ее возле ее шалашей. Она возвращалась с охапкой колосьев и серпом в руках. Завидев меня, она метнулась было в сторону, но я преградил ей дорогу.
— Ты что от меня убегаешь?
Поглядев на меня укоризненно и враждебно, она ответила:
— Уйди с дороги. У тебя есть невеста!
— Неправда.
— Я видела. Уходи!
Серп сверкнул у нее в руках. Замахнувшись им, она чуть не выколола мне глаза, потом что-то буркнула злобно, угрожающе и убежала.
После этого случая я несколько дней нигде ее не встречал, не видел ее тонкого силуэта на скале, не слышал ее пения. Это терзало меня. Я бродил вокруг шалашей, подстерегал ее, спрятавшись в кукурузе, — все напрасно. Лукан ночевал теперь один в шалаше на лугу. Я несколько раз спрашивал его, не видал ли он Калины. Он сухо отвечал: «Нет!»
Однажды лунным вечером, когда я выходил из своей засады в кукурузе, мне показалось, будто из нашего шалаша выбежала женщина и быстро скрылась в рощице. Вслед за тем послышались звуки свирели; это играл Лукан. Громкие, страстные, томительные звуки наполнили мою душу мукой ревности.
Кто эта женщина? Уж не Калина ли, моя маленькая Пшеничка? Я был вне себя.
Решил их выследить. Как-то вечером я дотемна просидел, спрятавшись в роще, потом прокрался к оставленному до утра на лугу возу сена и влез на него. Оттуда я увидел освещенный костром шалаш Калины. Там долго мелькали человеческие тени. А когда все стихло, на лугу показалась темная фигура Лукана; подойдя к возу, на котором я лежал, он сел и заиграл на свирели. Так проникновенно, так трогательно, с таким увлечением он еще никогда не играл! И вот на его страстный зов откликнулось одно сердце. Легкая женская фигура, с белым платком на голове, отделилась от шалаша и перебежала через луг. Свирель Лукана умолкла. Послышался шепот, и я узнал голос Калины под самой телегой.