Иду по подиуму, бедрами покачиваю, про пальто думаю. А ведущий объявляет в микрофон: "Новейшее течение в области культуры тела, разработанное французским кутюрье Мишелем Ноганом, - "Воспоминание о детстве"! Представляет бюст Виктория Михайлович!.."
И тут я понял, где они прокололись. Но уже радость победы наполнила мою грудь. Походка стала уверенной, грациозной. Не иду - гарцую! Думаю: "Эх, скорее бы лето - всегда буду обнаженным ходить!"
А зрители-ценители притихли, чувствуется: сумбур у них в головах - кому ж охота от новых веяний отставать? И потихоньку один за другим стали мне аплодировать.
Вот так я и получил свою третью премию и, довольный, пошел домой.
Я помню все
У меня генетическая память очень развита. Например, я помню, как сидел на ветке. Рядом подруга обезьяна скалится в улыбке... Вдруг другой обезьян как даст мне по башке!
Динозавров помню... огромные. Мы на них охотились. Подбежим кучей, динозавр кого-нибудь прибьет, мы его съедим.
Помню, как бежал за мамонтом с камнем в руке... Потом мамонт развернулся и бежал за мной. В яму, замаскированную травой, я упал первым, он - следом. Только сейчас я понял, что соплеменники использовали меня как приманку!
Татаро-монгольское иго помню плохо. Чтоб живым остаться, я глаза широко не раскрывал.
Пугачева помню... Помню, выпили и кричим: "Слава царю!", а когда опохмелились - его уже в клетке везут! Я крикнул: "Слава...", мне как дадут по башке. Я до старости хлеб одним зубом жевал!
Лермонтова помню... На Кавказе было... Он - поручик, я - горец. Лежим мы с Махмудом в засаде, вдруг Лермонтов на коне! Я прицелился, а Махмуд говорит: "Нэ надо, его свои убьют". Я говорю: "Почему?" Махмуд говорит: "Аллах их знает! Навэрно, у них поэтов много, а дураков мало!"
Однажды японцем родился... И что удивительно: русских не любил, а в следующий раз - русским на свет появился. Помню, под Мукденом бегу в атаку, а навстречу мне мой внук японец... Вообще-то, предыдущая память стирается, а у меня, еще когда в первобытном веке по голове ударили, эта стерка сломалась. Я кричу японскому внуку: "Я твой дедушка!" А он мне по-русски отвечает: "Я твой матушка!.. И застрелил меня на хрен!
Отчетливо помню Октябрьскую революцию. Зимний дворец! И я бегу... в обратную сторону. Мужик какой-то кричит: "Грабь награбленное!" Ну, его и ограбили. Солдат, помню, орет: "Хватит, навоевались!" Ну, его и укокошили. А я живым остался.
Помню, в 30-м году приехали к нам в деревню из города раскулачивать... корову свели на колхозный двор, стали доить. За рога дергают, кричат: "Почему молока нет?!" Я говорю: "Под хвост подуй, может, засорилось!" Они как дунут мне... очнулся аж в Сибири!
В 41-м, помню, добровольцем пошел. Дали винтовку... одну на тридцатерых. Сказали: "Стрелять коллективно: один целится, другой кричит: "Огонь!"... который в толстых очках нажимает на курок... тридцатый бежит за пулей и бьет ею фашиста по голове.
Помню, ползу по грязи с бутылкой бензина, а фрицы с танка смотрят и говорят: "Правей бери, там суше..." А там уже Петька из нашей роты сидит, кремнем искру высекает. Не успел он... Танк как бабахнет!
В 57-м меня в космос запустили... Помню, академик Королев погладил меня меж ушей, говорит: "У, сука!" - я тогда собакой был. Главное, вместе со мной блоху запустили. Так что первая блоха в космосе тоже наша! Я уж от голода сдох, а она все ползает, радуется, что ей столько еды в полет дали!
Вновь родился в Казахстане... В семье немцев, высланных с Поволжья. В начале 91-го проголосовал за сохранение Союза, а теперь - живу в Германии и, когда выпью шнапса, пою русские народные песни. И думаю: "Как бы сделать, чтобы хоть следующую свою жизнь прожить спокойно?!."
На всех парах!
Давно это было...
Работал я тогда в бане инженером по технике безопасности. В мои обязанности входило давать всем желающим помыться журнал - расписываться, что если кто из них ошпарится, никто ответственности не несет. Работа простая, но требовала аккуратности.
Вместе со мной трудился мой давнишний приятель еще по институту Никодимов. У него работа была посложней - начальник ОТК. Каждого он должен был проверить: хорошо ли тот вымылся, чистое ли надел белье. Никодимов стоял обычно у входа в предбанник, строгий, справедливый, насупленный, пальцем проводил по спине, когда сомневался.
- Это, брат, такое дело, - говорил он мне, - ни на минуту нельзя отвлечься, так и норовят прошмыгнуть!
Директор бани товарищ Касаткин уважал Никодимова и на собраниях, совещаниях и планерках всегда ставил его в пример главному технологу Бочкарю.
Технология у нас и в самом деле была устарелая - мылись по старинке, как отцы и деды. Бочкарь выписывал заграничные журналы, по ночам пропадал в бане, подолгу засиживался в душевой. По вторникам, когда баня была выходная, писал дома в ванной диссертацию и заранее ругал будущих оппонентов: "Подлецы! Что они понимают!"
В начале года Касаткин погорячился, вызвал на соревнование металлургический завод, и вот теперь баня заметно отставала по всем показателям, особенно по производству чугуна. А главное - мы не обеспечивали потребности. Попробовали увеличить количество помывочных мест за счет чердака, установили там большой кран, но вода лилась на головы моющихся внизу, так что пришлось отказаться.
Главный инженер Г. Н. Быстрый предложил смелое решение: выносные ванны-балконы. Сделали, но желающих мыться на балконах не было - сказались консерватизм мышления и плохие погодные условия. По-разному мы относились к своим неудачам: Быстрый писал стихи и рассылал в журналы, Касаткин жаловался жене...
Ходить бы нам в отстающих, да распределили нам после института молодого специалиста Соловьянову Наталью Львовну. Баня, конечно, мужская, но Наталье Львовне сказали: "Вы туда не мыться идете, а работать! Баня отстающая, так где, как не там, показать себя молодому специалисту!" Еще сказали так: "Рано вы стали бояться трудностей, в ваши-то годы, эх-эх-эх!"
В понедельник Наташа вышла на работу. Я тогда на контроле стоял, подменял Никодимова. У него отгул был за работу в стоматологической поликлинике. Нас раньше на картошку посылали, а потом на зубы бросили. Зубов больных много, стоматологов не хватает, вот и стоишь целый день дергаешь, сверлишь что-нибудь. Не у каждого и не сразу получалось, конечно, сколько выдернули не тех зубов, сколько дыр просверлили не там, но раз надо - так надо! У нас в бане никто не отказывался, бывало, надергаешься, идешь домой - с ног валишься!
Так вот, значит, стою я на контроле, проверяю качество помывки, вдруг - что такое?! Баня опустела, а в центре, рядом с весами, стоит - она!
Видел я красивых женщин - не скрою. И в кино, и в журналах, и в жизни доводилось, помню, ехал как-то в трамвае, смотрел в окно... Но тут даже меня проняло. Как я склонил голову, чтобы в ухо кому-то заглянуть, так и остался стоять.
Директор, мне рассказывали потом, тоже сильно удивился: он как раз в телевизор наблюдал - у нас в бане везде телекамеры были установлены, чтобы людей напрасно не нервировать и постоянно быть в курсе производственного процесса.
Поначалу встретили молодого специалиста недоверчиво, поставили на легкую работу: шайки выдавать. Работа легкая, но опасная, потому что шаек всегда не хватало. А тут смотрим - лишние остаются. Значит, справляется - не зря учили!
Бросили на замерку пара. Да и грех специалиста с дипломом возле шаек держать! Стала Наталья Львовна температуру пара измерять по Цельсию и данные в дневник заносить. Ходит по бане серьезная, на градусник смотрит. И что же - наладила работу, раньше замечания были: то холодно, то чересчур жарко, а тут - ни одной жалобы на температуру!