— Убирайся отсюда, — сказал он мальчику по-кафрски.
— Не уходи! — крикнула Дафна. Туземец остался стоять на месте.
— Я отвезу тебя домой в машине, — сказал Старый Тейс. Он наклонился поднять ее. Она завизжала. Туземец шевельнулся и подошел ближе.
Дафна поднялась на ноги. Ее всю колотило.
— Дай ему как следует, — велела она туземцу. Тот не тронулся с места. Она понимала, что он не поднимет руку на Старого Тейса. Европейцы, он знал, своих в обиду не дают, и ударить белого даже в таких обстоятельствах грозило ему тюрьмой. В то же время туземец не собирался уходить, и, когда Старый Тейс наорал на него, он просто отступил на несколько шагов.
— Садись в машину, — крикнул Тейс Дафне. — Ты ушиблась, несчастный случай. Нужно отвезти тебя домой.
Из-за поворота выехал автомобиль, высветил место происшествия и затормозил. Это был мистер Паркер, учитель.
Старый Тейс принялся рассказывать о несчастном случае, но мистер Паркер слушал Дафну, ковылявшую через дорогу.
— Ради бога, отвезите меня обратно на ферму, мистер Паркер.
Он подсадил ее в машину и тронулся. Следом пошел туземец с лошадью. Старый Тейс забрался в свой автомобиль и укатил в другую сторону.
— Я не буду вдаваться в подробности, — сказал Чаката Дафне на следующий день, — но я не могу уволить Тейса. Это старая история, она случилась еще до твоего рождения. Я перед ним в долгу, тут вопрос чести. Это мужское дело.
— Понятно, — сказала Дафна.
На ферму в тот день Старый Тейс вернулся под утро. Чаката не ложился и ждал его. Дафна слышала, как они переругивались лающими голосами.
Она сидела в постели, вытянув ногу в лубке.
— Нас могут изнасиловать и убить, — сказала миссис Чаката, — но Чаката не расстанется с этим ублюдком. Будь он настоящим мужчиной, он бы давно выставил его пинком под зад.
— Он говорит — у него долг чести, — сказала Дафна.
— Ничего другого у него и нет. Устраивайся как хочешь, — сказала миссис Чаката, — только не выходи замуж за чертова англичанина. Их не заботят жена и дети, их заботит только чертова честь.
Считалось само собой разумеющимся, что в Англию она поедет в сороковом году, когда ей исполнится восемнадцать лет. Но теперь о заморском путешествии не могло быть речи до самого конца войны. Она ходила к полковнику, к судье, к епископу — просилась в Англию, чтобы вступить там в какое-нибудь подразделение женских вспомогательных служб. Ей объясняли, что для гражданских лиц нет никакой надежды получить разрешение на выезд в Англию. И потом, она же несовершеннолетняя — еще даст ли Чаката свое согласие?
В двадцать лет она предпочла место учительницы в столице любой из женских вспомогательных служб в колонии, поскольку службы эти представлялись ей пустой тратой времени, а тут было настоящее дело.
Ее привлекали повсеместно возникавшие учебные лагеря ВВС. Один расположился в столичном пригороде, и свои досуги она проводила в основном за вечерним коктейлем и танцами в клубной столовой либо выбиралась на выходные куда-нибудь в глушь — поиграть в теннис; она обзавелась множеством знакомых среди молодых летчиков-истребителей, героев Битвы за Англию. Она обожала их всех сразу. Они были сама Англия. Ее друг детства Джон Коутс стал летчиком. Его направили в Англию, но у мыса Доброй Надежды их корабль и конвой подорвались на минах. О его гибели она узнала в свой двадцать первый день рождения.
С одним из новых английских друзей она поехала на панихиду в армейскую церковь. По пути лопнула камера. Машина вильнула с дороги и, визжа тормозами, не сразу остановилась. Молодой человек стал менять камеру. Дафна стояла рядом. Он окликнул ее трижды: — О'кей. Готово, Дафна!
Она с отсутствующим видом тянула шею.
— Да? — вспомнила она о его присутствии. — Я слушала птичку-«уходи».
— Какую птичку?
— Турако с серым хохолком. В колонии его можно услышать везде. А увидеть почти никогда не удается. Он свистит: «у-хо-ди».
Молодой человек прислушался.
— Ничего не слышу.
— Уже кончил, — сказала она.
— А пеночки у вас водятся? — спросил он.
— Нет, не думаю.
— Они поют: «Бутерброд-без-сыра», — сказал он.
— В Англии они везде есть?
— Наверно. Во всяком случае, в Хертфордшире их видимо-невидимо.
Она обручилась с капитаном-инструктором. Через несколько дней он погиб в учебном полете. О своем доме близ Хенли[69] он рассказывал: «Гиблое место. Река течет буквально через сад. Отец согнулся пополам от ревматизма, но переезжать даже не подумает». Его слова были исполнены для нее особого очарования. «Река течет буквально через сад», и она знала, что эта река — Темза и что сад весь зарос английскими кустами и круглый год стоит зеленый. На похоронах она поняла, что тот сад сгинул в морской пучине. Семья ее жениха жила неподалеку от английских Паттерсонов. «Нет, — говорил он, — по-моему, мы их не знаем». Не укладывалось в голове, что он не знал соседей, которые жили всего в пятнадцати милях от них. «Нет, — писали из Англии Паттерсоны, — мы таких не знаем. Они не из Лондона? Тут много в войну понаехало из Лондона…»