— Я уже приняла две таблетки, я это отчетливо помню. Четыре могут повредить.
Миссис Петтигру возвела глаза к потолку и вздохнула.
— Чего же ради, — сказал Годфри, — я оплачиваю огромные докторские счета, раз ты не хочешь принимать, что тебе прописано?
— Годфри, я не хочу отравлять себя чрезмерными дозами. К тому же счета оплачиваются из моих денег.
— Отравлять, — повторила миссис Петтигру и уронила салфетку, словно потеряв всякое терпение. — Я попросила бы.
— Или попросту ухудшать себе самочувствие, — сказала Чармиан. — Нет, Годфри, не желаю я принимать эти таблетки.
— Ну, знаешь, — сказал он, — если уж на то пошло, так я тебе скажу, что ты адски затрудняешь нам всем жизнь, и мы совершенно не будем в ответе, если у тебя из-за твоих капризов случится приступ.
Чармиан заплакала.
— Я знаю, ты хочешь упрятать меня в пансионат.
В гостиную вошла миссис Энтони — собрать со стола.
— Что такое, — сказала она. — Кто это вас хочет упрятать в пансионат?
— Мы тут немного расстраиваемся, и все по пустякам, — сказала миссис Петтигру.
Чармиан перестала плакать. Она обратилась к миссис Энтони:
— Тэйлор, вы видели сегодня с утра мой чайный поднос, когда его принесли от меня?
Миссис Энтони как будто не уловила вопроса, хоть и расслышала его: она почему-то почувствовала, что в нем есть какая-то загвоздка.
Чармиан повторила:
— Вы видели…
— Вот что, Чармиан, — сказал Годфри, предвидя, что ответ миссис Энтони и предыдущее утверждение миссис Петтигру могут в чем-нибудь не сойтись. А он был чрезвычайно заинтересован в том, чтобы помешать конфликту между ними. Его уют, весь уклад его жизни зависел от миссис Энтони. Без нее ему вообще, того и гляди, придется оставить дом и перебраться на жительство в какой-нибудь отель. И миссис Петтигру, раз уж наняли, надо удерживать, а то придется отправить Чармиан в пансионат.
— Вот что, Чармиан, хватит с нас шума из-за твоих таблеток, — сказал он.
— Что вы спросили про чайный поднос, миссис Колстон?
— Было на нем что-нибудь, когда его принесли из моей комнаты?
Миссис Петтигру сказала:
— Конечно же, ничего на нем не было. Таблетки ваши я положила обратно в пузырек.
— На подносе была чашка с блюдцем. Принесла его миссис Петтигру, — сказала миссис Энтони, стараясь как можно точнее ответить на вопрос, все еще ее смущавший.
Миссис Петтигру принялась с дребезгом громоздить посуду на поднос миссис Энтони. Она сказала ей:
— Пойдемте, милая, у нас с вами дел в избытке.
Миссис Энтони чувствовала, что она как-то подвела Чармиан, поэтому в дверях, следуя за миссис Петтигру, она скорчила ей в спину гримасу.
Когда они вышли, Годфри сказал:
— Вот смотри, какой из-за тебя переполох. Миссис Петтигру прямо вне себя. Если она от нас уйдет…
— А-а, — сказала Чармиан, — ты мстишь мне, Эрик.
— Я не Эрик, — возразил он.
— Но ты мне мстишь.
Пятнадцать лет назад, на семьдесят первом году жизни, когда память ее начала понемногу слабеть, она приметила, что Годфри обращается с нею так, будто наконец дождался своего часа. Сам-то он вряд ли это сознавал. Это была естественная реакция после долгих лет совместной жизни с одаренной женщиной, знаменитой писательницей, — лет, исполненных постоянного ощущения, что он ее милостью жнет, где не сеял.
С семидесяти до восьмидесяти Чармиан ни разу не попрекнула его за хамское обхождение. Она принимала его новую первенствующую роль как должное, пока не ослабела настолько, что стала почти во всем физически зависеть от него. И лишь теперь, на девятом десятке, она часто повторяла фразу, которую прежде сочла бы неблагоразумной: «Ты мне мстишь».
Нынче, как и всегда, он отозвался: «Вздор какой, за что мне мстить?» Он и правда не знал, за что бы это. Он лишь замечал, что ей так и мерещится преследование: отрава, месть; еще чего выдумает?
— Ты дошла до такого состояния, что воображаешь, будто все кругом в заговоре против тебя, — сказал он.
— И чья же это вина, — спросила она непривычно резко, — что я дошла до такого состояния?
Вопрос ее вконец его рассердил, отчасти потому, что он почуял в нем куда больше здравого смысла, чем в других обвинениях, отчасти же потому, что он не мог на него ответить. Он ощутил тяжкое бремя семейных забот.
Ближе к полудню, когда пришел доктор, Годфри задержал его в передней.
— С нею сегодня адски трудно, доктор.
— Ну что ж, — сказал доктор, — это как раз признак оживления.
— Если и дальше так пойдет, придется подумать о пансионате.