— Да, Годфри, это, конечно, для вас большой удар, — сказала она.
Он подумал: господи, она все знает. Кротким агнцем поднялся он в контору к своему поверенному: миссис Петтигру осталась ждать внизу, в машине. Он даже не попытался как-нибудь обойти ее, хоть и был у него такой маленький расчет, когда он наконец согласился изменить завещание. У него даже и в мыслях не осталось прежнего намерения ознакомить с фактами своего поверенного. Мейбл Петтигру знает все. Она может все рассказать Чармиан. И он распорядился насчет нового завещания, согласно которому сын получал ничуть не более, чем ему положено по закону, а все остальное миссис Петтигру; и даже доля Чармиан, буде она его переживет, подлежала опеке той же миссис Петтигру.
— М-да, — сказал поверенный. — Это, конечно, все не сразу, придется поработать.
— Извольте все это сделать безотлагательно, — сказал Годфри.
— А сами-то вы, мистер Колстон, может, еще немного поразмыслите? Миссис Петтигру — она кто, экономка у вас?
— Безотлагательно, пожалуйста, — сказал Годфри. — И будьте любезны, никаких проволочек.
— Омерзительно, — сказал он потом Чармиан. — Ему под восемьдесят, а он женился на двадцатичетырехлетней девушке. Омерзительно, другого слова не подберешь. К тому же он еще глух как пень.
— Годфри, — сказала она, — в воскресенье утром я уезжаю в пансионат. С доктором я договорилась, в банке все устроено. Из фирмы «Общие тетушки» завтра приедут, уложат мои вещи. Меня проводит Джанет Джопабоком. Тебя я вытаскивать не хотела, Годфри. Ты бы, пожалуй, расстроился. Знаешь, меня вконец извели эти телефонные звонки. Они меня просто в могилу сведут. Мне телефона больше и видеть не надо. Я говорила с Летти, она меня поддерживает. Миссис Петтигру тоже думает, что это наилучшее решение — правда, Мейбл? Вообще все в один голос. Ну, мне, конечно, очень грустно. Однако же раньше или позже, ты и сам часто говорил…
— Да ты же и думать не думала про эти телефонные звонки! — закричал он. — Ты же на них внимания не обращала!
— Ох нет, нет, очень обращала. И больше сил нет терпеть.
— Они ее крайне расстраивают, — сказала миссис Петтигру.
— Ну и не подходи к телефону! — заорал он.
— Ох, все равно, когда звонят, я каждый раз думаю, что это он. — И Чармиан передернулась.
— Это телефонное безобразие ей совершенно не по силам, — подтвердила миссис Петтигру.
Он понимал, что их обеих ему не переспорить.
Глава тринадцатая
— Мне, признаться, всего любопытнее, — сказал Алек Уорнер мисс Тэйлор, — что минуту-другую я ее положительно ревновал. Олив, конечно, милейшая девушка, и так она добросовестно и старательно собирала для меня всевозможные сведения. Мне ее будет очень не хватать. Но любопытна моя первая реакция на эту новость: укол самолюбия, зависть к Рональду, притом что Олив — ну совершенно не моего романа.
— Ты свою реакцию зафиксировал?
— А как же.
«Уж это будьте уверены», — подумала мисс Тэйлор.
— А как же. Я всегда фиксирую такие свои нечаянные проступки, идущие вразрез с моим церковным призванием.
Слова «церковное призвание» когда-то ввела в его обиход сама же Джин Тэйлор, в былые легкомысленные времена их ему подсказавшая — потому лишь, что он два раза надолго застревал в церковных дверях, с восторгом и любопытством наблюдая своего знакомого викария, совершавшего вечернее богослужение в пустом храме, хотя восторженное любопытство Алека относилось вовсе не к религии, а к этому человеческому образчику с его молитвенником и великолепным ежедневно-жизненным упорством.
— Бабуня Грин скончалась, — сказала мисс Тэйлор.
— Ах да, то-то я смотрю, на ее постели какая-то совсем другая. А что такое было у бабуни Грин?
— Атеросклероз. В конце концов сердце не выдержало.
— Да, наш возраст, как говорится, определяют наши артерии. И что же она, хорошо умерла?
— Не знаю.
— То есть ты в это время спала, — сказал он.
— Нет, я не спала. Тут была некоторая суматоха.
— Так что, смерть ее была беспокойная?
— Да, для нас очень беспокойная.
— Мне всегда интересно знать, — сказал он, — какова была смерть — хорошая или плохая. Ты уж, пожалуйста, примечай.
На секунду она его совершенно возненавидела.
— Хорошая смерть, — сказала она, — не в том состоит, что человек достойно умер, а в расположении души.