Из магазинчика под вывеской:
КАССА «ФОРТУНА»
На каждый билет — главный выигрыш
валила ухмыляющаяся толпа, волоча за собой мешки с золотом; сыто причмокивая мясистыми губами, ползли превратившиеся в сало и студень фантомы всех тех, кто изнурял себя на земле неутолимой жаждой выигрыша.
Я вошел в некое помещение, напоминавшее храм с колоннами, устремленными в небо. Там, на троне из застывшей крови, сидело чудовище с телом человека и с четырьмя руками, отвратительная морда гиены сочилась желчью: это был бог войны диких африканских племен, которые, одержимы предрассудками, приносят жертвы, вымаливая победу над врагами.
Полный ужаса, бежал я из душного тлетворного круга, от тлена, которым пронизано было это место, прочь на улицу и в замешательстве остановился перед дворцом, который роскошью своей превосходил все, что мне доводилось видеть прежде. И все же каждый камень, каждый изгиб крыши, каждая ступенька лестницы казались мне до странности знакомыми, словно в своем воображении я некогда сам построил все это.
Как всевластный господин и владелец этого дома, поднялся я по широким мраморным ступеням, и тут на дверной табличке прочел… свое имя: «Иоганн Герман Оберайт».
Я вошел и увидел себя самого сидящим в пурпурных одеждах за роскошным столом. Вокруг суетились тысячи рабынь, и я узнал в них всех женщин, которые когда-либо волновали мои чувства чувствами, хотя некоторые — лишь на мимолетное мгновение.
Чувство неописуемого омерзения охватило меня, когда я осознал, что тот — мой собственный двойник — блаженствовал здесь и наслаждался на протяжении всей моей жизни, и не кто иной, как я сам, вызвал его к жизни и одарил богатством, позволяя магической силе моего «я» ускользать в надеждах, упованиях и ожиданиях из моей собственной души. В ужасе я понял, что вся моя жизнь состояла из одного только ожидания в разнообразных формах, и только из него одного — из своего рода непрерывной потери крови, и что остальное время, остававшееся мне для восприятия настоящего, ограничивалось считанными часами. Подобно мыльному пузырю лопнуло все то, что считал я до сих пор содержанием своей жизни. И уверяю вас, что бы мы в своей жизни ни предпринимали, это всегда порождает новые ожидания и новые надежды; все мироздание отравлено чумным дыханием умирания едва рожденного настоящего. Разве найдется человек, которому никогда не доводилось испытывать нервическую слабость, сидя в приемной перед кабинетом врача, адвоката, в каком-нибудь административном учреждении? А то, что мы называем жизнью, — это зал ожидания смерти. Внезапно я понял тогда, что такое время: ведь мы сами — это существа, сделанные из времени, тела, которые, похоже, используются только как материал и представляют собою не что иное, как растраченное время.
А наше ежедневное увядание на пути к могиле, что же это, если не превращение в само время, сопровождаемое, ожиданием и надеждой — подобно тому, как лед на раскаленной плите с шипением превращается в воду!
Я увидел, что по телу моего двойника пробежала дрожь, когда во мне проснулось понимание всего этого, и что лицо его исказил страх. Теперь я знал, что мне делать: не на жизнь, а на смерть бороться с теми фантомами, которые высасывают нас, как вампиры.
О, они прекрасно понимают, почему им надо оставаться невидимыми для человека и скрываться от его взоров, эти паразиты на теле нашей жизни. Ведь величайшая подлость дьявола также заключается в том, что он делает вид, будто его не существует. И с тех самых пор я навсегда вырвал с корнем из своего бытия понятия ждать и надеяться…
— Мне кажется, господин Оберайт, что я сломался бы, сделав лишь первый шаг, если бы пожелал пойти тем страшным путем, которым пошли вы, — сказал я, когда старик замолчал, — я вполне могу представить себе, что с помощью неустанного труда чувство ожидания и надежды можно в себе притупить, и все же…
— Да, но только лишь притупить! Внутренне же «ожидание» остается живо в нас. А вы должны выкорчевать его с корнем! — прервал меня Оберайт. — Станьте автоматом, живя здесь, на нашей земле! Станьте живым мертвецом! Никогда не протягивайте руку за плодом, который вас манит, и пусть с ним будет связано даже самое незначительное ожидание, все равно не совершайте никаких движений, и тогда все само придет к вам в руки. Поначалу это, конечно, напоминает скитания по унылой пустыне, и такие скитания могут длиться долго, но внезапно вокруг вас вспыхивает свет, и все вещи, прекрасные и мерзостные, вы начинаете видеть в новом, невиданном блеске. И отныне не будет для вас уже «важного» и «неважного», все события станут одинаково важными, и вместе — «неважными», и тогда вы пройдете закалку в крови дракона, подобно Зигфриду{14}, и сможете сказать о себе: я выплываю в бескрайнее море вечной жизни под белоснежным парусом.