Постоянное же отсутствие интереса к роду человеческому, чьи надежды и чаяния долетают теперь до меня словно издалека, свидетельствует о том, что душа моя, в сущности, все еще бродит по тому темному пути — все более и более удаляясь от людей. Если поначалу я всего лишь следовал наполнявшим меня робким предчувствиям, то теперь, как запряженная лошадь, покорно иду той дорогой, куда направляют меня невидимые поводья. Однажды ночью я вскочил с постели и пустился бродить по узеньким улочкам Малой Страны{34}, ради одного только фантастического впечатления, которое производят в это время суток старинные дома.
Нет на свете более жуткого места, чем этот район.
Здесь не бывает ни дня, ни глубокой ночи.
Бледный, неясный свет фосфорическим туманом выползает откуда-то со стороны Градчан{35} и струится на крыши домов.
Свернешь в переулок — и видишь впереди мертвую темноту, но вдруг из оконной щели вырывается призрачный тонкий луч и длинной, беспощадной иглой пронзает глаза.
Из тумана вырастает дом — с обрубленными плечами и вдавленным лбом, — словно околевшее животное, вперившее взгляд пустых глазниц чердачных окон в темное ночное небо.
Дом рядом изо всех сил тянет шею, чтобы заглянуть слюдяными окошками на дно колодца: там ли еще сын ювелира, утонувший сто лет назад. А если пойдешь дальше по неровной мостовой и резко обернешься, то готов поспорить, что из-за угла вслед тебе будет смотреть отвратительное, рыхлое лицо, но не на высоте плеч — нет, гораздо ниже, там, где обычно бывает голова у больших собак…
На улицах ни души.
Мертвая тишина.
Дома угрюмо поджали деревянные губы своих ворот. Я свернул в Тунский переулок, ведущий к дворцу графини Морцин.
Там в полумраке притаился узенький, всего в два окна, скрюченный злобный домишко. Я остановился как вкопанный, ощутив приближение знакомого мне состояния обострения чувств.
В такие минуты я действую не раздумывая, словно повинуясь чужой воле, даже не представляя себе, что прикажет она мне в следующий момент.
Так и на этот раз я толкнул незапертую дверь, вошел внутрь и стал спускаться по лестнице в подвал, как будто был у себя дома.
Внизу невидимая рука, ведущая меня за собой, как пойманное животное, отпустила поводья, и я остановился в темноте с мучительным чувством бессмысленности совершенного действия.
Зачем я пришел сюда, почему даже не попытался воспротивиться своим безумным фантазиям?! Это болезнь, просто болезнь, а никакая не зловещая, таинственная рука. Размышляя так, я несколько успокоился.
Но в следующий момент все мои надежды улетучились — мне стало ясно, что я открыл дверь, вошел в дом, спустился по лестнице так уверенно, как это сделал бы человек, хорошо с домом знакомый.
Глаза постепенно привыкли к темноте, и я осмотрелся вокруг.
Рядом со мной на ступеньках лестницы кто-то сидел. Как же я не задел его, когда спускался?
В темноте было трудно как следует рассмотреть сгорбленное существо.
Длинная черная борода выделялась на фоне голой груди. Руки тоже обнажены.
На ногах были то ли брюки, то ли платок.
Руки его производили какое-то неестественное, жуткое впечатление — кисти вывернуты почти под прямым углом к запястьям.
Я долго смотрел на него.
Он был неподвижен, как покойник, казалось даже, что тело его вросло в темную стену и останется там до тех пор, пока не разрушится дом.
По коже у меня побежали мурашки, я осторожно двинулся дальше, минуя сидящего человека.
На ходу я случайно коснулся рукой стены и ощутил под пальцами деревянную решетку, какие обычно используют для выращивания вьющихся растений. Она, казалось, и здесь была густо покрыта растительностью, так как я чуть было не запутался в сети из тонких переплетенных стеблей.
Удивительно! Растения, или что бы это ни было, казались теплыми и мягкими на ощупь и вообще воспринимались как нечто живое.
Я снова потянулся к стене, но тут же испуганно отпрянул назад: на этот раз мне под руку попался круглый, величиной с орех, холодный предмет, который, стоило мне только коснуться его, ловко увернулся. Может быть, это жук?
Неожиданная вспышка света на какую-то долю секунды осветила стену.
Все мои предыдущие страхи не идут ни в какое сравнение с тем, что я пережил в этот момент.
Все мое естество завопило от нестерпимого ужаса.
Немой крик, не в силах прорваться сквозь сдавленное спазмом горло, ледяной волной прокатился по телу.
Вся стена от пола до потолка была увита кроваво-красными венами, с которых гроздями свисали сотни вытаращенных глаз. Тот из них, до которого я только что дотронулся, все еще испуганно покачивался, злобно косясь на меня.