Альбина Вератрина напоследок еще раз обернулась ко мне и попрощалась неприличным жестом.
Я хотел отвернуть взгляд или опустить веки и не мог, взгляд мой был прикован к часам на стене, не в силах оторваться от стрелок, которые по-воровски крались по кругу циферблата.
А в уши мне так и звенел нахальный куплетик:
а из нижнего регистра, вторя ему, словно basso ostinato,[6] звучала проповедь:
Я оправился от этого отравления спустя долгое, долгое время, остальные же все лежат в могиле.
Когда пришла помощь, их, как мне сказали, уже невозможно было спасти.
Но я подозреваю, что они погребены заживо, и хотя врач говорит, что каталепсия не случается от ядовитых губок и отравление мускарином дает совсем другую картину, я все равно подозреваю, что их похоронили заживо, и с ужасом вспоминаю про клуб «Аманита» и слугу-горбуна, Пятнистого Арума в белой маске.
Тайна замка Хэтевэй
Перевод И. Стребловой
Эцехиэль фон Маркс был лучшим сомнамбулой из всех, каких я только встречал за свою жизнь.
Порой он мог впасть в транс посреди разговора и поведать о событиях, происходивших где-нибудь далеко, а то и тех, что случатся в будущем, спустя несколько дней или недель. И все совпадало с точностью, которая сделала бы честь самому Сведенборгу{50}.
Но что же надо сделать, чтобы вызывать у Маркса состояние транса произвольно?
В нашу последнюю встречу мы — шестеро моих приятелей и я — перепробовали все, что только возможно, проэкспериментировали целый вечер, применяя магнетические поглаживания, обкуривая его лавровым листом и т. д. и т. д., но нам так и не удалось ввести Эцехиэля фон Маркса в состояние гипнотического сна.
— Глупости! — сказал наконец мистер Дауд Гэлехер, прирожденный шотландец. — Ясно же, что ничего не получится! Давайте-ка я вам лучше кое-что расскажу, совершенно поразительную историю, над которой можно не смыкая глаз денно и нощно потом ломать голову, чтобы понять, в чем тут загадка, и докопаться до ее непостижимой сути.
Вот уже скоро год, как я о ней услышал, и с тех пор не проходило ни единого дня, чтобы я не потратил несколько часов в попытках выстроить более или менее правдоподобное объяснение.
Я же писатель, и уже по этой причине для меня дело чести найти хотя бы теоретическое решение этой загадки.
Но все напрасно!
А я ведь владею всеми ключами, какие только могут дать для этой задачи оккультные учения Востока и Запада.
Да вы и сами это знаете!
Попытайтесь теперь вы отыскать ключ к этой загадке!
Коли сумеете, я скажу, что преклоняюсь перед вами.
Итак, слушайте же! — сказал он и откашлялся.
— Испокон веков, на протяжении всей истории графского рода Хэтевэев один и тот же темный рок преследует ее старших отпрысков.
В тот день, когда старшему сыну исполняется двадцать один год, его жизнь начинает медленно вянуть, словно на него повеяло дыханием смерти, от которого он не может оправиться до самого смертного часа.
Замкнутый, молчаливый, с тоскливым взором, он проводит жизнь в замке Хэтевэй, иногда целые дни напролет пропадая на охоте, пока, следуя неведомому закону, его не сменит, приняв печальное наследие, достигший совершеннолетия старший сын. Какими бы жизнерадостными ни были эти сыновья прежде, но, став графами, они в одно мгновение вдруг меняются до неузнаваемости, и если не успели жениться до этого времени, то уж после редко кому из них удается привести в стены своего унылого дома супругу.
И все же это горе и мучение, не покидавшие их отныне ни на минуту, ни одного из них не подвигли на решение покончить с собою.
Как-то раз мне привиделся сон, будто я лежу на острове мертвых — одном из тех магометанских кладбищ в Красном море, на которых белеют чахлые деревца, словно облитые молочно-белой пеной.
Но это не пена, а миллионы неподвижно застывших в ожидании коршунов. Я лежал на песчаном берегу и не мог пошевелиться.
Неописуемым, чудовищным запахом тления жарко веяло на меня из глубины острова.
Настала ночь. И тут земля ожила, из моря, бесшумно перебирая лапками по песку, набежали прозрачные, устрашающе крупные крабы, отъевшиеся на человеческих останках.
И один из них, как привиделось мне во сне, устроился возле моей шеи и пил из меня кровь.
6
Упорный, упрямый бас