— Просто сердце разрывается! — прошептал Вийкандер на ухо своему соседу. — Бедный, бедный Мастер, как исказило горе его черты!
Старик подошел к телескопу, долго смотрел в него и, пошатнувшись, волоча ноги побрел к столу.
— Кольцо растет с каждым часом — теперь у него даже появились зубчики, это ужасно, — застонал адепт и в отчаянии закрыл лицо руками.
Долго, долго сидел он так, и ученики тихо плакали в своих нишах.
Но вот Мастер вскочил, преисполнившись отчаянной решимости, подкатил бутыль поближе к телескопу и положил возле него на пол три предмета, форму которых невозможно было различить.
Потом он неловко опустился на колени посреди комнаты и начал придавать рукам и верхней части туловища странные положения, напоминавшие геометрические фигуры или угольники; одновременно он монотонно бормотал какие-то фразы, в которых время от времени звучали долгие воющие гласные.
— Всемилостивый Господь, помилуй его, ведь это заклятие Тифона!{56} — в ужасе прошептал Вийкандер своему соседу. — Он хочет силой вернуть из космоса ускользнувшую душу. Если это ему не удастся, он обречен будет покончить с собой… Братья, внимательно следите за мной и, когда я подам знак, прыгайте на него. И скрепите свои сердца, приближение Тифона заставляет их разрываться!
Мастер все еще неподвижно стоял на коленях и завывал все громче, все пронзительней.
Маленький язычок пламени отбрасывал на стол мрачный свет, но наконец он начал разгораться и вспыхивать в зале, подобно горящему глазу, и казалось, свет его постепенно, едва заметно мигая, окрасился в зеленовато-фиолетовый цвет.
Бормотание заклинателя совершенно прекратилось, только через долгие, равные промежутки времени голос его снова срывался на вой, который резал воздух, потрясая слушателей до глубины души.
И вдруг все стихло. Настала тишина, ужасная и зловещая, как грызущая смертная тоска.
Всеми овладело чувство, будто вещи вокруг обратились в прах и зал с невероятной скоростью погружается куда-то в неизвестные миры, вниз, вниз, в удушающее царство прошлого.
Вдруг — илистое, неуверенное шлепанье послышалось в зале, будто по нему короткими торопливыми прыжками перемещалось какое-то мокрое, невидимое существо.
На полу показались фиолетово поблескивающие руки, неуверенно пошарили, оскальзываясь, хотели подняться из царства плоскостей в мир объемных тел и бессильно сорвались вниз. Тощие, призрачные существа — безмозглые, ужасные останки мертвецов — отделились от стен и скользят вокруг без смысла, без цели, полуосознанно, двигаясь неуклюже, раскачиваясь, как калеки-идиоты, надувают щеки, таинственно, по-дурацки улыбаясь, они движутся медленно, совсем медленно, крадучись, как будто хотят скрыть какое-то необъяснимое, несущее гибель намерение — или коварно высматривают что-то вдали, чтобы вдруг молниеносно броситься вперед, подобно гадюке.
С потолка беззвучно падают раздутые как пузыри тела, раскатываются и ползают вокруг безобразные белые пауки, в потустороннем мире населяющие сферы самоубийц и плетущие из обрубленных крестообразных форм сеть прошлого, которая непрерывно растет час от часу.
Ледяным ужасом веет в зале — чуждый пониманию, находящийся за пределами разума удушающий страх смерти, у которого больше нет корней и причин — бесформенная праматерь ужаса.
И тут пол загудел от глухого удара — доктор Мохини рухнул замертво.
Шея вывернута, лицо очутилось на затылке, рот широко распахнут… «Скрепите сердца! Тифон…» — слышен еще крик Акселя Вийкандера, и вслед за этим со всех сторон потоком хлынули освобожденные события, опережая друг друга. Большая бутыль разбивается вдребезги, на тысячи осколков странной формы, стены фосфоресцируют.
По краям люка в потолке и возле оконных проемов начинается чуждое человеческому миру разложение, превращающее твердый камень в оплывшую массу, вроде бескровной, изуродованной десны, — и оно вгрызается в потолок и стены с молниеносной быстротой, словно языки пламени.
Адепт вскочил, покачиваясь… в смятенье духа выхватил жертвенный нож и вонзил его себе в грудь.
Ученики схватили его руку, но рана, из которой вытекает жизнь, слишком глубока — закрыть ее не удается.
Сияющий свет электрических ламп победил в круглом зале обсерватории, исчезли пауки, и призраки, и гниль.
Но бутыль разбита, на потолке видны следы пожара, и Мастер истекает кровью, лежа на циновке. Ритуальный нож искали они напрасно. Под телескопом, с искривленными судорогой членами, на груди, лежит труп Мохини, и лицо его — повернутое кверху, к потолку — искажено ухмыляющейся гримасой смертельного ужаса.