— Хватит, довольно! Не хуже вас понимаю, где польза, где честь! — нахмурился Махамбетше.
Наступила тишина. Наследник знаменитого Кадыра, Махамбетше, — строгий бий. Никто не смеет перечить ему.
Когда начали расходиться, один из старших пробормотал:
— Люди ссорятся, а бии кормятся.
Сарыбала, согнувшись у двери, спал. Амирбек разбудил его и повел за руку. В полусне мальчик повторял:
— Вор… Ибиш-хаджи… Махамбетше…
ФЕДОР И ТУРЛЫБАЙ
Больше всего на свете любит Сарыбала коня и сказку. Ему не было еще и года, когда первый раз отец усадил сына перед собой верхом на лошадь. В два года Сарыбала уже сидел один в привязном детском седле, а отец вел коня на поводу. В пять лет мальчонка уже сам держал поводья. Но недолго в семье был конь. Лошадей не стало в хозяйстве с тех пор, как Мустафа продал почти всю скотину, чтобы набрать денег на длинную дорогу, в Мекку. Мальчик постоянно хныкал, требуя днем коня, вечером — сказку. Мустафа не удовлетворял ни ту, ни другую просьбу сына. О пророке Магомете все давно рассказано, о шариате — тоже, а единственный серый куцый конь всегда занят.
Сарыбала старался не упустить случая и прокатиться на лошади гостя, а если гость оставался ночевать, то любознательный мальчик упрашивал его рассказывать до утра сказки. Сказки он хорошо запоминал и пересказывал их своим сверстникам.
Мальчик любил еще и дальние поездки. Отправляясь в дорогу, отец всякий раз не мог отвязаться от сына, ругался, колотил его и кое-как избавлялся. Мальчик с тоской долго смотрел вслед…
Сегодня отец сжалился, взял Сарыбалу с собой. Они поехали в русский поселок к давнему другу Мустафы — Федору. Мальчика удивляла дружба столь религиозного хаджи с каким-то русским мужиком.
Федор встретил гостей приветливо, провел в дом и через минуту куда-то исчез.
— А как становятся друзьями, ага? — спросил Сарыбала, когда они остались одни.
В аулах часто вместо «папа» говорят «ага».
— По-разному. Например, сначала ты что-нибудь подаришь, потом тебе что-нибудь подарят. Но наша дружба с Федором началась по-другому, — ответил Мустафа и сомкнул веки. — Тогда тебе был всего год от роду. Жили мы в Шокае. Однажды осенью я пас лошадей в степи. Вижу, кто-то показался вдали. Идет медленно-медленно. А то и вовсе сядет, видно, отдыхает… Больше сидел, чем шел. Я поскакал к нему навстречу и увидел худого, изможденного человека. Борода отросла, волосы растрепаны, глаза гноятся. Одежда совсем износилась, одни лохмотья. Из сапога высунулся большой окровавленный палец. За пазухой кусок черствого хлеба, с кулак величиной. Голодный. Время от времени повторяет только одно слово: «Япония». Я понял, что он солдат, возвращается с японской войны. Мне его стало очень жалко, хоть и вера у нас разная. «В таком состоянии тебе не добраться до дома», — сказал я, посадил солдата на коня и, поддерживая, привез в свою юрту. Это и был Федор. Неделю покормил я его и отвез к русским.
Не все русские и не все казахи, сынок, одинаковы. Среди тех и других есть и хорошие и плохие, надо уметь их распознать. У Федора хорошая душа, меня он не забыл, всегда передавал привет, приглашал к себе. Вот сегодня мы наконец приехали, и он, видишь, барана пошел резать, хочет угостить по нашему обычаю.
Довольный приятелем, Мустафа рассказывал о нем долго. За столом сын и отец сидели вдвоем, а Федор что-то делал во дворе. Жена его только вчера родила, а сегодня уже, перетянув платком живот, доила корову. Сарыбала недоуменно спросил:
— Почему они не сидят вместе с нами?
— Некогда, работы много.
— А соседи почему не приходят? У нас, как приедет гость, весь аул собирается.
— У них не так, как у нас. Все на работе. Федор не тратит времени зря, даже если придет почетный гость. У него хлеб созрел, пропадет, если не собрать вовремя. Федор извинился передо мной, все объяснил. Поэтому и живет он богато, что трудится. Казах беден оттого, что ленив. Если б казах научился у русских работать, жизнь его была бы куда лучше.
В дверях появился Федор, держа по бокам два полных мешка. Поставил их в сторонку, вытер пот со лба, достал махорки, свернул толстую самокрутку и, выпуская дым изо рта, кивнул на мешки:
— Вот, в одном мука в оплату за шкуры, в другом — мой подарок тебе.
— Спасибо, Федор, пусть помогает тебе бог.
— Хочу дать тебе один совет, можно?
— Хоть два.
— Дал бы и три, да ума мало. Кожи твои сбыл за полцены и то с трудом. Продавец навязывает, а купец отказывает. Зима в этом году крепко прижала казахов. Отдавали целого барана за копешку соломы, стригуна — за копешку сена. Просят прокормить двух телок и говорят: одну себе оставишь. И пшеница здесь родится, и луга хорошие, сена много и земли сколько хочешь. Вместо того чтобы покупать у русских, казахи могут сами и пахать и сеять. Да вот почему-то не хотят.