— Я холостой.
Щербаков широко улыбнулся.
— Ну, это дело переменчивое. Но сначала нужно квартиру построить. Без жилья семейным здесь трудно. Моя жена пока в Москве живет… С чего же думаете здесь начать?
— Если разрешите, я спущусь в шахту — еще ни разу не бывал под землей. Потом собираюсь познакомиться с здешними аулами, съезжу в район.
— И это резонно. Осмотритесь, освойтесь… — Сергей Петрович замолчал, не решаясь сказать, что у него уже нет времени на беседу.
Мейрам понял это, сказал:
— Вам, вероятно, нужно в новые шахты. Пожалуйста, не задерживайтесь из-за меня. Сейткали покажет мне все.
— Вот и хорошо. Мне в самом деле нужно торопиться…
Они втроем вышли из комнаты, пошли к первой шахте. Увидев их, рабочие, поднимавшие бадьей уголь, перекинулись словами:
— Кто это идет с Щербаковым?
— Говорят, вчера из края приехал.
— О, теперь не только из края, из Москвы стали приезжать.
Щербаков остановился возле ворота, широко расставив ноги. Закурил толстую изогнутую трубку и, выпустив клуб дыма, сказал:
— Еще до нас Ермек и другие рабочие пустили в ход эту шахту. Меняли уголь на хлеб и мясо в аулах. Этим и жили, а шахты не покидали. Надеялись, что оживет промысел. Вот и дождались… Посмотрите, этот ворот нам в наследство от англичан остался. Примитив, кустарщина… Все это барахло надо менять, механизировать… Поговорим об этом завтра подробно, приходите в трест.
Щербаков торопливо пошел к дрожкам.
Перемазанные углем рабочие продолжали крутить ручку ворота. Несколько человек нагружали уголь на подводы, запряженные верблюдами.
— Берите с края, не топчите уголь, не вражье добро! — басом прогудел десятник Сейткали.
С виду он был строг, резок, но рабочие любили его и называли «наш Сейткали».
Десятник повел Мейрама за собою. Бородатый подводчик проводил их взглядом, недовольно проворчал:
— Все придирается. Угля ему жалко!
Худощавый казах поморщился, глядя на него. Потом заложил под язык, щепоть тертого табаку — насыбая, подержал во рту, выплюнул и ответил:
— Уголь нелегко достается. Видишь, с какой глубины вытаскивают его бадьями? Словно из львиной пасти вырывают.
— Будь этот уголь золотом, и то бы не приехал сюда! Потому только и приехал, что кузница в нашем ауле не может без угля.
— Что ж, все эти люди приехали сюда только ради своих кузниц? — спросил худощавый казах, обводя рукой виднеющиеся вдали аулы.
В низине и на зеленых склонах — всюду темнели старые, прокопченные юрты. В аулах — суетня, движение: С подъезжавших подвод сгружали домашний скарб, поднимали верхние деревянные остовы юрт.
Бородатый подводчик долго смотрел на все это, опершись на свою лопату. Сощурив глаза, сказал:
— И промысел пускать трудно, и колхозы строить не легко. Не знаю, зачем только люди создают себе эти трудности? Жили бы по старинке.
Худощавый рабочий еще раз сплюнул сквозь зубы, сердито взглянул на собеседника.
— Эх, Иса! Ты не знал нужды, как знает ее бедняк, и не испробовал сладости довольства богатея. Потому и бродишь между старым и новым, ни в чем не находя смысла. А все-таки потянулся сюда вслед за другими. И правильно сделал. Разве все, что делают здесь люди, не похоже на великий той[38]?
— Так-то оно так, но если все мы разбредемся из колхозов и сделаемся шахтерами, что будем есть?
— А если все сделаемся колхозниками, кто будет добывать уголь? Без угля разве проживешь? Каждый должен делать свое дело.
— Не знаю. Что-то жизнь стала вертеться как колесо, — сказал Иса и тронул свою подводу.
Сейткали и Мейрам стояли у спуска в шахту. Десятник увлеченно рассказывал, что добыча угля увеличивается. Мейрам слушал недоверчиво, не разделяя радости Сейткали.
— Пока что хвалиться нечем.
Сейткали вспылил:
— Ты только вчера приехал и еще ничего не знаешь. Ведь промысел лежал как мертвый, а вот теперь воскрес и начал давать уголь. Сегодня сто бадей подняли!
Мейрам не стал спорить. Опершись руками на загородку, он заглянул в глубину колодца — вертикальное углубление, все четыре стены обшиты шпальником, темную бездну не пробить взглядом. Время от времени из глубины доносится протяжный голос:
— Ай-да-а!
Услышав этот зов, бадейщики принимаются вертеть ручки ворота.
— Кто это кричит? — быстро спросил Мейрам.
Сейткали открыл крышку спусковой лестницы возле колодца.
— Пошли. Там все увидишь.
Мейрам ступил на узкую, рассчитанную на двух человек лестницу, входящую в глубь шахтного колодца. При слабом свете чадившей шахтерской лампы ничего под ногами не видно. Сейткали спускался по отвесной лестнице так уверенно и проворно, будто шагал по ровной земле. Мейрам почувствовал большую слабость в ногах, во всем теле; он переступал со ступеньки на ступеньку согнувшись, словно сзади кто-то подталкивал. Лампа в его руках вдруг погасла. На лбу выступил пот, сердце застучало часто и сильно. Он пытался овладеть собой, но это ему никак не удавалось.