— Трудности нам предстоят большие. Но с такими людьми как Исхак, ничего не страшно. Ты слышал, как он мне ответил?
— Ответил как надлежит. Ты думаешь, он только что приехал из аула? Нет, он старый шахтер. Настоящий шахтер не может говорить иначе.
— Много у тебя шахтеров?
— Около тридцати.
— Сколько из них старых шахтеров?
— Человек пятнадцать.
— Вот когда мы сплотим вокруг них тысячу, дело у нас пойдет! Слышал, что говорил Щербаков о будущем Караганды?
Сейткали не ответил. И трудно было понять, согласен ли он с Мейрамом, возражает ему или попросту пропустил его слова мимо ушей.
Добрую сотню шагов шли молча. Потом Сейткали громко заговорил, но о другом:
— Сейчас мы идем по коренному штреку. Уголь подается наружу через этот ход. Видишь эти ответвления направо и налево? По-шахтерски они называются «печи».
Мейрам удивленно посмотрел в лицо Сейткали, словно спрашивая: «Да разве я с тобой о печах говорил?» Но десятник продолжал:
— Уголь жилу имеет. Делать проходку как попало нельзя. Ты забудь это свое словечко «колодец». У нас здесь не колодец и даже не шурф, а настоящая шахта. Что, ты не видишь?
Мейрам понял, что словом «колодец» задел шахтерскую гордость Сейткали.
— Ты мог поправить меня и без обиды.
— Нужно называть каждую вещь своим именем. А ты все «колодец» да «колодец».
— Ладно, теперь всегда буду говорить: шахта.
Сейткали повеселел, зашагал быстрее. Они повернули направо. Впереди замерцали лампы, послышались глухие удары.
— Куда мы теперь идем? — спросил Мейрам.
— К кайловщикам.
Вскоре они подошли к двум тачечникам. Они сидели, прислонившись к своим тачкам, и дремали. Кайловщики, голые по пояс, стояли на коленях и наотмашь наносили сильные удары. Спрессованная черная порода блестела, при каждом ударе откалывался кусок не больше коленной чашечки. По голым телам рабочих стекали черные струйки пота. Мейрам видел, что работать им трудно. Но Сейткали, насупив брови, принялся бранить кайловщиков.
— Что это у вас за стенка? Точь-в-точь извилистая стенка в аульном дворе! Надо выровнять! А на полу сам шайтан споткнется и упадет. Как же катить тачку? Уголь у вас перемешался с породой. Разве глина станет гореть? Тачечники сидят без дела и ждут. Сегодня ни одной тачки угля не подали. Куда годится такая работа?
Кайловщики промолчали. Один из них жадно пил воду из фляжки. При скудном свете коптящей лампы сквозь угольную пыль лишь неясно вырисовывалась его массивная фигура.
— Эта окаянная порода тверже камня. А ведь силой я мог потягаться с любым силачом, — сказал кайловщик, напившись воды.
Теперь Сейткали смотрел на него с доброй улыбкой, поглаживая свои редкие усы.
— Что, брат, не легко? Разве я не говорил тебе, что рановато браться за кайло? А ты не послушал. Силы у тебя много, ну а смекалки, сноровки нет. Уголь сильнее тебя. Только терпением и сноровкой его одолеешь.
Сказав это, Сейткали повел Мейрама дальше.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
У кайловщика Хутжана, с которым сейчас говорил Сейткали, была слава силача. На больших состязаниях он не знал себе равных. Уверенный в своей силе Хутжан, как только приехал в Караганду, сразу попросился в кайловщики. В среде угольщиков профессия кайловщика почетная. Если кайловщик перевыполняет норму, у него и заработок растет и слава. Но далеко не каждый может рубать кайлом. Просьбу Хутжана удовлетворили только из уважения к его силе. Рабочие, поставленные к нему в бригаду, первое время нарадоваться не могли. Но день за днем эта радость увядала. Сегодня они совсем помрачнели. Едва Сейткали и Мейрам ушли, как они в изнеможении опустились на землю.
— Э-э, новенький рабочий — это все равно что в старину пришелец из другого рода, — проговорил наконец один из тачечников.
Это был высокий, черный, словно закоптелый, скуластый человек лет сорока пяти. Десны, что ли, у него зудели или была такая привычка, но он часто жевал челюстями и при этом скрипел зубами. Его маленькие, глубоко запавшие глаза всегда были неспокойны, перебегали с одного предмета на другой. В лицо его почтительно звали «отагасы», а за глаза — «Кусеу Кара»[39]. Все работали в одном забое, но друг друга знали еще мало: недавно приехали на промысел.
— Что зря жаловаться, мы ведь приехали сюда по доброй воле работать, а не чай пить, — сказал один из кайловщиков.
Но Кусеу Кара резко перебил его:
— Согласен хоть на сковородке жариться, только бы не переносить позора! Этот десятник Сейткали своими попреками меня до печенок прогрыз.