— Старенькая вы стали, аже.
Старуха глубоко вздохнула:
— Что поделаешь! Только бы тебе, молодой, хорошо жилось.
Алибек вынул из кармана пачку денег. Сосчитав, положил ее на стол.
— Здесь пятьсот рублей, шеше. Простите меня и мою дочь, что огорчаем вас. Не стал бы я отнимать ее, но ведь и меня надо пожалеть: я совсем одинок на свете.
— Положи деньги обратно в карман, дорогой. Спасибо. Нам хватает заработка старика, он здесь в почете. Только нет ему никогда покоя. Как только какое-нибудь собрание, съезд — не дают дома посидеть. Говорят, ударник… Привыкла я к внучке, полюбила, как свою Шолпан, да что поделаешь! — старуха снова смахнула слезы. — Как на грех, и старика дома нет. Не знаю, что и скажу ему. Он ведь у нас горячий.
Алибек, боясь затянуть беседу, сказал старухе несколько утешительных слов и, даже не подождав, пока уберут со стола, стал собираться в путь.
Ардак сидела не шелохнувшись, ждала, что еще скажет бабушка. Старуха подошла к ней, несколько раз поцеловала в щеки, в лоб и сказала:
— Ладно, разрешаю. Будь счастлива, милая моя!
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Вчерашний крупный бай, а сегодняшний рабочий, Алибек поступил на шахту и затерялся среди многочисленных пестрых людей, съехавшихся в Караганду со всех концов бескрайней степи. Зачем ему понадобилось тащить с собой дочь?.. Он и сам вряд ли мог бы на это ответить. Может быть, его и в самом деле угнетало одиночество, мучила разлука с единственным близким ему человеком. Возможно, он рассчитывал на простую выгоду: дочь — образованная, передовая девушка, под ее защитой легче втереться в доверие людей.
Ардак не подозревала о тайных замыслах отца. Ей попросту жаль было его, хотелось помочь ему найти свое место в новой жизни. Она наивно верила, что отец принял эту новую жизнь, примирился с ней, хочет честным трудом заработать доверие людей. Ей естественно было думать так. Последние годы она прожила среди простых, бесхитростных людей, с открытым сердцем.
В Караганде Алибек и Ардак нашли приют в юрте гостеприимного Жумабая. Здесь Ардак впервые увидела Мейрама, и с этого дня вся жизнь ее как бы озарилась новым, ярким светом. Только раз заглянул Мейрам в юрту, но образ его запал в сердце девушки. Порою Ардак ловила себя на мысли: ей хотелось, чтобы Мейрам снова вошел в юрту, сел на почетное место, повел беседу, украдкой бросая на нее взгляды, от которых так сильно и тревожно бьется сердце.
Ардак сидит в юрте одна. За последнее время мысли ее завязались в крепкие узелки. И ни один из них она не могла распутать. Пожалуй, самый трудный — отец. Нелегко его понять. С виду как будто искренний, открытый, но сумеет ли жить по-новому?.. Второй — ее собственная жизнь. Удастся ли учиться дальше? Почему ее так взволновал Мейрам? Что он за человек? Где найдет Ардак свое место в этом сложном, заново открывшемся мире? Столько вокруг и тревог и надежд! Тревоги гнетут, надежды окрыляют. Житейское море то лежит в глубоком покое перед глазами молоденькой, неискушенной девушки, то кипит и волнуется.
Погруженная в свои мысли, Ардак уже давно закрыла книгу, но продолжает держать ее в руках. Из раздумья ее вывела вошедшая Майпа, дочь Жумабая.
— Не пора ли нести родителям обед? — громко спросила бойкая Майпа.
Ардак взглянула на нее с улыбкой, поднялась из-за стола.
— Пойдем.
Девушки взяли узелки с провизией и направились к шахте. На лицах их — радость. А чему они радовались, подруги и сами не могли бы сказать. К шахте они шли в первый раз; им казалось, что все лучшие люди работают там.
Первое, что увидели девушки вблизи шахты, — человек десять рабочих. Они натянули между козлами длинные, в несколько сотен метров, пучки проволоки, носившие по-местному название «языков», и при помощи толстых железных палок свивали новый трос.
Девушки сели вблизи на бугорке и, с удивлением глядя на невиданную работу, переговаривались:
— Вьют совсем так же, как волосяную веревку.
— Пожалуй, и мы сумели бы…
В это время сильно натянутый конец «языка» оторвался от столба, и проволока, дребезжа и пружинисто крутясь, опутала ноги и платья девушек.
Послышался громкий смех Жанабыла.
— Эй, Байтен, держи, держи, попались в силки!
Этот конец «языка» свивал Байтен. Обычно Байтен принимался за работу горячо, как двухлетний жеребенок, когда его пускают в пробежку. Но очень скоро начинал сдавать. Вот и сейчас через какой-нибудь час выдохся, стал вяло крутить трос, позевывал. Железная палка вырвалась из рук и ударила по лицу. Губы у него сразу вспухли. Весь он, как и девушки, был опутан проволокой и топтался на земле, стараясь освободиться.