Подошли ко рву. Одинокий джигит работал на глубине в рост человека. Мустафа считал казахов ленивыми, они не хотели даже углубить как следует свои колодцы, а здесь вырыто столько земли!
Видя его удивление, Турлыбай спросил:
— А что говорит твой шариат насчет моих дел? Бай Нурлан всю жизнь грабит народ. Я отобрал у него часть награбленного и роздал людям. Если мало, отниму у толстопузых еще. Сам буду жить, и весь аул будет жить.
Не сразу отозвался Мустафа. Глядя себе под ноги, он улыбался. Разум его одобрял дела Турлыбая, но шариат предписывал другое. Мустафа ответил двусмысленно:
— У бога на небе семь раев. По преданию, иноверец Шаддат построил свой рай на земле и бог стал считать его восьмым. И забрал на небеса…
— Значит, и моя школа полезна! Только бы всевышний не забрал нас на небеса, а оставил пока на земле! — захохотал Турлыбай.
Рассказам бывалого Турлыбая не было конца. Столько дум у него, столько надежд! Когда он был в бегах, объездил всю Сары-Арку, побывал в Караганде, Спасске, Каркаралах, в Баяне, Кереку, Акмоле, Атбасаре, Кокчетаве, насмотрелся, как люди живут.
— Без ученья, без оседлости не будет у нас хорошей жизни. Хватит кочевать. Надо жить на одном месте, — убежденно говорил он.
Солнце клонилось к закату. Мустафа направился к юрте, принял угощение и выехал в путь.
Размеренный шаг верблюда наводил на мальчика дремоту. Временами он открывал глаза и обращался к отцу:
— Ага!
— Да, милый.
— Русские мальчишки не побьют сына Турлыбая?
— Нет, им не разрешат бить.
— Тогда меня тоже отдай учиться по-русски.
— Потерпи. Сначала научись по-мусульмански.
— По-мусульмански я уже знаю. Хочу знать по-русски.
Отец промолчал. Сын ждал-ждал и задремал…
УЧЕНИЕ У МУЛЛЫ
Дети сидят в юрте рядком от переднего места до самой двери и все нараспев читают. Пришли они сюда до восхода солнца, а сейчас полдень, жара. Все живое ищет тени, воды, а дети сидят и еще ни на минуту не умолкали. Утром их голоса звучали веселее, согласнее, а теперь слышится усталое, хриплое и беспорядочное бормотание.
Мулла Жаксыбек орет с переднего места:
— Громче!
Бормотание чуть оживает, но вскоре снова притихает. Мулла снова орет…
Стола нет, дети сидят на полу, на коленях. Лишь у немногих под ногами какая-нибудь подстилка, большинство расположилось прямо на земляном полу. Ноги онемели, но разогнуться нельзя. Самовольно выходить по нужде нельзя, надо выпросить у муллы разрешение, став перед ним со сложенными ладонями. Возраст у детей разный, поэтому зубрят по разным книгам, мешая друг другу. Одни еще не осилили даже азбуку, другие уже читают аптиек и Коран. Учитель — мулла Жаксыбек. Он еще не снял с головы белую чалму, которую намотал в утреннюю молитву. Перед ним лежит тальниковая розга, за уыком[5] заткнут пучок таких же. Однако сам мулла страшнее розги и страшнее толстой непонятной книги с пожелтевшими страницами. Книгу он не держит в руках, она лежит перед ним на подставке. Дети никогда не слышали от муллы ласкового слова, никогда не видели улыбки на его суровом лице и дрожат перед ним, словно перед удавом.
Посреди юрты стоит ручная мельница, возле нее маленькая деревянная чаша с пшеницей. Дети по двое крутят жернов, а Жаксыбек следит за размолом. Вот он поднял розгу, еще раз стегнул Самета.
— Помельче мели, дрянь! Сколько раз тебе говорил!
Самет старше других, любит погонять лодыря. Ему надоело молоть, и он перешел с мелкого размола на крупный, но дошлый мулла заставил снова перемолоть.
Розга Жаксыбека свистнула в воздухе, и дети забормотали громче. Но усталость брала свое, и голоса стали стихать. Мейрам даже задремал, аптиек выпал из рук, и листы разлетелись. Абилькасен и Сулейман затеяли спор из-за самодельной ручки. Мулла выпорол розгой всех троих. Его разгневанные глаза сверлили каждого. Точно так смотрел Махамбетше на пойманного вора. Нет у муллы даже признака любви к ученикам, нет и у детей крупицы уважения к наставнику. Один только пугает, другие боятся. Гневным голосом подозвал к себе мулла сына Махамбетше Билала и Сарыбалу. Они учат одно и то же. Когда Жаксыбек громко и монотонно преподносит урок, у него вздуваются вены от напряжения. Такого же усердия он требует от учеников:
— Грех за убийство одной кошки равносилен греху за убийство шестидесяти пророков. Повтори!
Сарыбала повторил без запинки и спросил:
— Если кошка стоит двадцать копеек, то тогда цена пророка, выходит, меньше полкопейки?