— Вспомни-ка, Жайлеке, — говорил Щербаков, — как два года тому назад мы встретились в Караганде на первом субботнике. Вы тогда и юрту с собой привезли, и овец своих пригнали. А теперь, глядите, совсем по-новому зажили. Если я Каримбая с трудом узнал, то и вас тоже. Но каждый по-своему изменился.
— Каждый по-своему, — согласился Жайлаубай.
Шекер и Антонина Федоровна приготовили обед. При виде объемистой кастрюли, поданной на стол, Щербаков оживился: — Ого! Что тут у вас? С морозца я проголодался…
— Совсем скромное угощение, — сказал Жайлаубай, — жена сварила индюшку.
— Вы что, птицу стали разводить?
— Да, овечек почти не держу теперь. Трудно ухаживать за скотом в совхозе и держать свой. Вот мы с женой и завели индюшек. Хлопот с ними мало, а польза большая. Что мы, кочевники, знали об этом? Век живи — век учись.
Разговор за столом шел веселый, свободный, — Щербаковы были не впервые у Жайлаубая, да и тот при каждом приезде в город заходил к ним вместе с женой. Все они уже давно привыкли друг к другу.
— Мой Жайлаубай только хвастается индюшками, а на самом деле это я развела их. Такого беспечного мужа, как мой, поискать.
— Почему вы каждый раз укоряете его? — вступилась Антонина Федоровна. — По-моему, он заботливый хозяин.
— Э, дорогая Антонина, — рассмеялся Жайлаубай, — тут надо понять, в чем дело. Когда жена чем-нибудь расстроена, я успокаиваю: «Подожди, все уладится…» По ее мнению, это беспечность.
— И беспечный и легкомысленный! — настаивала Шекер. — Вот поступил на службу, немного образумился. Да и то пропал бы без меня.
Солнце садилось. К окнам подъехали сани, запряженные парой вороных. Гости прощались, благодарили за угощение.
Мороз на дворе усилился. Шекер укутала Антонину Федоровну овчинной шубой, а Жайлаубай накинул на Щербакова черный казахский чапан.
Пара сильных коней рванула с места, едва кучер тронул вожжи. Сани помчались, взвихривая снежную пыль. Смеркалось. Антонина Федоровна запела песню, — голос у нее сильный, чистый. На бескрайнем небе плыла позолоченная луна. По широкой снежной степи мчались сани, звенела русская раздольная песня…
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Перед зданием городского комитета партии было людно. Одни приходили, другие уходили — беспрерывное движение не прекращалось. Шли и партийные и беспартийные. Работники горкома принимали всех, никому не отказывая.
Люди шли и лично к Мейраму — за советом, с требованиями и просьбами.
Вот один из трех посетителей, сидящих перед Мейрамом, говорит:
— Я приехал сюда на работу. Из батрацкой семьи. Участвовал в гражданской войне. Потом руководил волостным ревкомом, был председателем сельпо. А мне предложили в тресте заведовать конным двором. Это насмешка или попросту знать меня не хотят! Вот документы. Разберись в этом деле, дорогой.
Лет он был средних, лицо угреватое. Звали его Асаном. Он выложил на стол ворох сильно потрепанных, местами порвавшихся на сгибах документов.
— Истрепали вы их изрядно, — сказал Мейрам, просматривая документы.
— Ничего. Сниму копии и заверю.
— Подлинник всегда ценнее. Берегите свое богатство.
Асан и в самом деле когда-то был не последним работником. Но сейчас, подобно своим документам, он казался истрепанным и подержанным. Заведовать конным двором Асан считал ниже своего достоинства, а более ответственная должность была ему явно не под силу. Но этот до наивности самоуверенный человек твердо рассчитывал получить руководящий пост. Ему бы учиться, а он опирался на старые заслуги и при каждом возражении артачился, как своенравный конь.
Мейрам сказал со всей прямотой:
— Если Щербаков предлагает вам заведовать конным двором, советую согласиться. В вашем распоряжении будет не маленькое хозяйство, На что вы способны для дальнейшего — покажет работа.
Асан молча собрал свои бумаги и вышел, унося в душе горькую обиду.
Второго просителя, ждавшего очереди, звали Аталык. На каждый вопрос он отвечал не меньше часа. Говорил неутомимо, без передышки. За свою недолгую жизнь Аталык успел побывать и фотографом, и руководителем танцевального кружка, и режиссером, и драматургом. Сев к столу, он, как и Асан, стал вытаскивать из кармана свои документы.
— Не трудитесь, — сказал Мейрам. — Я верю тому, что вы сказали. Можно владеть многими профессиями, но лучше по-настоящему крепко изучить одну. Вам надо зайти в городской совет, к товарищу Канабеку.