— Где только я тебя не искал! Надо же — запер дверь и ушел! А Загипа не может попасть в дом. Больше не делай так, милый.
Джусуп поторопил Загипу одеться, вышел с нею во двор и посадил в арбу. Арба двухколесная, на пружинах. Старик Хакей, тесть Джусупа, соорудил ее для себя. Помещаются в ней двое. Сарыбале не осталось места, и Джусуп посадил его к себе на колени. Горбатый серый понес что есть сил. На заводе нет человека, который бы не знал горбатого серого и двухколесную арбу Хакея. Старик обычно ездит сам. Сейчас прохожие оглядываются, будто удивляясь тому, как это посмели другие сесть в арбу Хакея.
Джусуп стремительно въехал в казахский поселок. Дворы открыты, печные трубы покосились, окошки щурятся из-под земли, Вместо домов — землянки. Смрад, вонь, множество мух.
У входа в кумысную Джусупа встретил смуглый джигит, тот самый рабочий с завода, который недавно в Бестемире просил разрешения съездить к больному отцу, и пригласил табельщика на обещанный кумыс. В землянке полно народу. Джусупа здесь знают все — усадили на почетное место. Посредине на круглом столе полное блюдо мяса. Торговка кумысом Малике разнаряжена, края белого кимешека искусно обшиты шелковыми нитями в две линии, между ними извилисто сверкает мелкий бисер. Пальцы сплошь унизаны серебряными колечками и перстнями. На каждом запястье по восемь браслетов. Ей около сорока, но на белом лице нет ни единой морщинки, а сверкающие черные глаза веселы. Кумыс ее вкусный, как мед, а шутки Малике еще вкуснее. Когда кумыс в большой желтой чаше иссякает, большебородый муж Малике заметно приободряется — кумыс сбывается, прибыль увеличивается.
— Хватит, напились, — слышатся голоса.
— Пейте, — приглашает Малике с, очаровательной улыбкой, показывая мелкие овечьи зубы. И гости снова пьют до отрыжки.
Малике и Джусуп ровесники и под этим благовидным предлогом сидят рядом, колено в колено. Рука Джусупа лежит на бедре торговки. Жена Джусупа молоденькая, ей самое большее двадцать лет. У нее маленький носик, круглое личико, татарская тюбетейка надвинута на лоб. Она не спускает с мужа ревнивых глаз. Но Джусуп не убирает руку с бедра Малике и время от времени щиплет торговку.
Слегка опьянев от кумыса, гости заговорили шумно.
Отворились двери, и вошли двое: стражник Орынбек и рябая молодуха с гармонью в руках. Она никого не стесняется, ни перед кем не робеет — нахальна, груба. Не успела присесть, как задела Джусупа:
— Дядя, прошу вашу шакшу[13]. Не пожалейте для меня щепотку.
— Значит, Орынбека вымотала, к другим тянешься, милая. На! — Джусуп бросил ей шакшу.
Заложив насыбай под язык, молодуха звонко рассмеялась. Потом, вместо того чтобы поблагодарить, сказала:
— Я попросила у вас, дядя, не потому, что вымотала Орынбека, Я надеялась, что у вас крепче. Оказывается, совсем слабый.
Взрыв смеха. Помрачневшая Загипа сверлила рябую взглядом, но та не обращала на это никакого внимания.
Неожиданно молодуха запела, подыгрывая на гармони. Голос У нее приятный и звонкий, не вмещается в избе, рвется наружу. Одну за другой исполнила она любимые всеми песни «Кара торгай», «Кулагер», «Жиырма бес». Пела без устали. Не видя ее, только слушая голос, древний старец помолодел бы и пожелал заключить певунью в свои объятия. Но у сидящих здесь она не вызывает таких желаний. Молодуха сама это чувствует, а может быть, что-то другое угнетает ее. Она поет, и время от времени по щекам ее катятся крупные слезы.
— Почему она плачет? — шепотом спросил Джусупа Сарыбала.
— Наверно, из-за бедности, обездоленности, переживает свое одиночество. Горько ей оттого, что люди не уважают.
— Голос какой хороший!
— Когда нет счастья, хорошее — ничтожно. Когда есть счастье, ничтожное становится хорошим.
— Берите, берите, — смуглый джигит придвигал к табельщику то мясо, то кумыс.
Джусуп ест и пьет. Джигит хоть и приговаривает: «Берите, берите», но чувствуется, приуныл: после такого обильного угощения у него не останется в кармане ни гроша.
— Скоро уже время идти на работу, — хитрит джигит. — А говорили, что у образованных желудок как у птички…
Но тугой на ухо Джусуп не расслышал намека. Он спокойно предложил:
— Ну-ка, джигиты, давайте посостязаемся, кто больше! — И, взяв пиалу, стал звонко глотать кумыс.
Нашлись люди, пожелавшие услужить и Орынбеку. «Пейте, ешьте», — просят они не то из уважения, не то из боязни. Неожиданно рябая молодуха вскрикнула — какой-то джигит схватил ее за косу, намотал на руку и потащил. За рябую вступились. Поднялся крик, завязалась драка. Стол треснул и раскололся, кумыс разлился, куски мяса полетели по полу. Шум, гам, все орут. Из носа скандального джигита хлынула кровь. Не выпуская косу, он вырвал из нее пучок волос и подался прочь. Волнение в кумысной понемногу улеглось. Оскорбленная, униженная, рябая даже не прослезилась. Гневно глядя на окружающих, она стала кричать им в лицо: