Бокай не понял, на что намекает старик.
— Вас обидел кто-нибудь? Откуда вы?
— Никем я не обижен! А мои слова понимай как хочешь. Спрашиваешь — откуда? Я обыкновенный старик, приезжий. Никакой вины за собой не знаю, а вот скитаюсь, как неприкаянный…
— Да не тяните вы за душу, скажите, в чем дело?
— А тебе что за интерес? Кто такой будешь? Я не собираюсь плакаться перед каждым встречным.
— Я кочегар механического цеха, — с достоинством ответил Бокай. — Наш цех вон под той высокой железной трубой. Ударником считаюсь. А зовут меня Бокай.
— Та-ак, — протянул старик, в глазах его вспыхнул интерес. — Значит, ударник? — Он приподнялся, сел. — Слышал я от знающих людей, что ударники — это джигиты, которые на работе впереди всех идут. Таким, пожалуй, можно довериться… Хотел было я обиду унести с собой в могилу, но тебе, коли просишь, расскажу… В горах Ала-Тау живет многочисленный род найманцев. Вместе с ними ни богато, ни бедно жил старик Маусымбай. Когда у него умерла старуха, он уехал в Семипалатинск, к своей единственной замужней дочери. Зять с дочерью как раз собрались переезжать на работу в Караганду. Старик тоже отправился с ними. Вот они приехали. Город незнакомый, в карманах пусто. Стучались в каждую дверь. Восемь дней ходили по шахтам. Работы много, а придирок того больше. То говорят: «Печать на документах неясная». То: «Бумаги написаны неразборчиво». Пойдешь к другому начальнику, отвечают: «Приема нет». Все трое выбились из сил… Вот мы и есть эти трое горемык, которым не нашлось маленького уголка в большом городе Караганде. Нам говорили: «Как приедете в Караганду, сразу найдете место». Вот и нашли — валяемся у этих ящиков.
— Подождите, не отчаивайтесь! — уговаривал Бокай. — Вы, наверно, не знаете, к кому надо обращаться. У начальника отдела кадров Рымбека были?
— Вот у него-то и говорят: «Нет приема», — сердито ответил Маусымбай.
— Тогда к самому Щербакову надо, к Сергею Петровичу. Это у нас самый главный начальник. Он разберется. Пойдемте!
— Ни к кому я больше не пойду, не зови, — упрямо отказался старик. — Буду здесь до конца жизни лежать. — Но высказаться ему все-таки хотелось, он продолжал: — Надеялся я на одного человека. Года два назад познакомился с ним в дороге, в поезде. Мейрам его зовут. Думал, что поможет…
— Мейрам! — воскликнул Бокай. — Это же наш секретарь горкома.
— Без тебя знаю. Я с ним раньше, чем ты, знаком.
— Были у него?
— Заходил.
— И что же?
Маусымбай безнадежно махнул рукой.
— С этим вашим Мейрамом лучше в степи повстречаться, чем в городе. Посадил перед дверью красивую женщину. Пришел к ней, отвечает: «Уехал на шахту».
По-видимому, старик был самолюбив, не в меру обидчив. Потерпев неудачу, не захотел зайти еще раз. Бокай быстро принял решение.
— Подождите, я скоро вернусь, — сказал он и быстрыми шагами направился к горкому.
«Что же это такое? — думал он по дороге. — Рабочие на каждой шахте нужны, а тут люди устроиться не могут!»
Секретарша Мейрама куда-то отлучилась из приемной. Ждать Бокаю было некогда, боялся опоздать на работу. Он открыл дверь в комнату Мейрама.
— Входите, входите, — пригласил секретарь. — Как живете? Здоровы ли женгей и ваш маленький?
— Спасибо!
— Как действует котел в кочегарке?
— Хорошо действует.
— А с учением как?
— Продвигаемся. Я и не знал — есть, оказывается, наука, которая называется «четыре действия». Трудновато! «Если все четыре действия выучишь, пойдешь учиться на старшего кочегара», — говорит Козлов. Я уже выучил три, осталось одно деление.
— Выходит, приближается к концу. И практику тоже не забывайте. Она — основа науки.
— Что верно — то верно. Какой-то ученый написал о котлах книгу в два пальца толщиной. Молодежь не расстается с этой книгой. На днях я попросил одного почитать мне эту книгу. Бог мой, там описано все, что я делаю каждый день.
Рассуждения Бокая во многом были наивны. С производством, с техникой он встретился совсем недавно и о вещах всем известных говорил словно о каком-то открытии.
Мейрам как бы между прочим спросил:
— Говорят, Боке, вы побаиваетесь, как бы не обвалилась ваша землянка?
— Апи-ий![68] Откуда услыхал?
— Произнесенное слово — что шило в мешке, не утаишь. Вот оно и до меня докатилось.
— Выходит, язык надо держать за зубами. Не иначе как Жанабыл сказал!