Сколько же упорного труда вложили люди, чтобы пробудить мертвую степь к жизни, создать на пустом месте новый город! Мейрам тоже вложил сюда частицу своих усилий. Он был уверен, что приносит пользу общему делу, оправдывает доверие рабочих. Впрочем, так ли это? Не переоценивал ли он свои знания, опыт, умение работать?
Вдруг ярко вспыхнули огни автомобильных фар. В открытой машине за рулем сидел Щербаков. Рукава рубашки засучены. Поравнявшись с Мейрамом, Щербаков круто затормозил. Вылез из машины, стал подниматься на возвышенность. На ходу он курил, и было слышно, как, затягиваясь, он тяжело дышит.
— Что стоите здесь? Воздух, что ли, в шахту накачиваете?
— Да, чистый воздух нам сейчас нужнее всего, — невесело ответил Мейрам. — Еще много у нас душных и темных углов.
— Поедем, — пригласил Сергей Петрович. — Что же тут стоять? Тяжело, конечно, но ведь дело нас не ждет. И раньше у меня в жизни были не одни удачи. Я уже по опыту знаю: в таких случаях работа — лучший наш лекарь. Поедем!
— Спасибо, — отказался Мейрам, — я еще поброжу.
Отойдя, он оглянулся. Щербаков, разжигая трубку, все еще стоял на месте, прислонившись к столбу вентиляции. «Меня звал ехать, а сам остался, Значит, тоже нелегко на душе», — подумал Мейрам.
И вдруг увидел Ардак. Должно быть, она пряталась где-то в тени, выжидая, когда Мейрам попрощается со Щербаковым. Девушка заговорила взволнованно:
— Второй раз мы встречаемся на этой площади…
— Да, в первый раз это случилось зимой. А вот уж и весна в разгаре…
— Тогда вы раньше пришли, а теперь — я. Знаете, почему? — И, не дожидаясь ответа, сказала: — У вас камень на сердце. Вот я и пришла.
— Вы искренне это говорите?! — воскликнул Мейрам. — От одного вашего слова у меня на душе просветлело!
— Я пришла, чтобы сказать вам… Твердо решила сказать… Сердце у меня раскрылось с первой встречи с вами. Но я тогда сама себе не верила… У меня не было цели в жизни. И я считала себя недостойной большого чувства. Теперь я нашла свое место среди людей. Учу молодежь, сама заочно готовлюсь в вуз. Вы помогли мне найти цель в жизни. Сергей Петрович тоже помог… От отца я ухожу. Вот только пусть поправится. Он заболел.
Ардак не сторонилась Мейрама, как прежде. Подойдя близко, она смотрела ему прямо в лицо своими сияющими черными глазами. Когда Мейрам обнял ее и слегка привлек к себе, тонкие руки девушки обхватили его шею.
Всегда сдержанная, настороженная, сейчас она была доверчива и ласкова.
— Говорят, вы скоро уедете отсюда, — говорила Ардак. — Чем жаловаться на разлуку, лучше я сейчас все прямо выскажу: моя заветная мечта — пусть эти руки, обвившие шею любимого, не разомкнутся вечно!
— И ты заставляла меня так долго мучиться? Ждала отъезда, чтобы сказать?
— Нет, не ждала! Не хочу, чтобы ты уезжал. На душе моей станет пусто, как на опустевшем джайляу после откочевки аула.
Ардак поверила, что не сегодня-завтра Мейрама снимут с работы. Слух, пущенный по городу, дошел и до нее. Он уедет из этих мест, покинет ее! При одной этой мысли тоска сжимала ей сердце. Мягкий и грустный голос девушки, осторожные ее ласки согрели сердце Мейрама, вытеснили из него горечь последних дней.
— Не надо печалиться. Никуда я не уеду. Кто это без моего ведома высылает меня из Караганды?
— Жанабыл. Сегодня пришел и говорит: «Ну, долго носилась со своей гордостью? Теперь иди прощайся». Вот я и пришла.
— Я рад, что ты пришла. Но уезжать не собираюсь.
Только теперь она поняла уловку Жанабыла: он с умыслом повторил слух, распущенный о Мейраме.
— Ах, шайтан! — рассмеялась девушка. — А ведь каким педальным прикинулся!
— Выходит, и в наше время не перевелись Тонтаи[69].
— А что надо сказать этому Тонтаю? Спасибо надо сказать. Это он смазал медом ваши пересохшие губы! — прозвучал громкий голос.
Это был Жанабыл, вынырнувший из-за угла. Ардак и Мейрам бросились к нему, принялись трепать за уши, тормошить.
— Довольно! — взмолился Жанабыл. — А то еще без ушей оставите в награду за мою услугу.
Взяв под руки Ардак и Жанабыла, Мейрам повел их за город и, позабыв все огорчения, говорил весело:
— Друзья! Сегодня вечером, кажется мне, я достиг вершины моего счастья. До этого испытал немало страданий. Принято страшиться любовных страданий. Но если в конце концов они приводят к счастью, их надо даже любить.