Ардак только теперь обратила внимание на странное поведение отца.
— Коке, почему вы сегодня такой встревоженный?
— Так, дорогая. Предосторожность.
Когда Ардак накрыла стол, налила отцу чай, он тяжело перевел дух и спросил:
— Ты ничего не заметила, дочурка?
— Нет, коке.
— Какой-то подозрительный человек с некоторых пор не отстает от меня ни на минуту.
— Какой человек? Чего он хочет?
— Не знаю. Издали следит за мной. Я спускаюсь в шахту — он тоже спускается. Возвращаюсь домой — и он идет за мной. Близко никогда не подходит. Но я его заприметил. Вот два дня не выхожу из дому — выжидаю, что он предпримет. А он все время бродит вокруг нашего барака. И каждый раз по-разному одевается. Иногда подходит к двери, к окнам, прислушивается.
— Почему же вы не спросили, что ему надо?
— Он может выстрелить. Постой! Вот опять… И не один…
Ардак вскочила со скамьи, дрожа всем телом. На ее помертвевшем лице жили только черные испуганные глаза. Руками она крепко ухватилась за скобу двери.
Алибек пытался втиснуть свое грузное тело под кровать.
— Держи крепче! Не пускай! — говорил он свистящим шепотом.
Прошло несколько минут. За дверью — ни звука. Ардак начала приходить в себя.
— Вам показалось, коке.
— Нет, он притаился, подслушивает.
Ардак устала держать дверь. Страх ее постепенно рассеивался.
— Уж не галлюцинация ли у вас, коке?
— Ты совсем оглохла, дочка. Самое меньшее их было двое. Я хорошо слышал шаги, шепот…
— Почему же они не постучались и не вошли?
— Говори тише. Они еще здесь. Они догадались, что мы заперлись…
— А если я вылезу в окно, посмотрю?
— И не думай! Схватят!
Ардак никогда бы не поверила, что ее смелый, предприимчивый отец мог так испугаться. Он был страшен. Ноздри его раздувались, глаза как бы роняли искры. Изредка его странное бормотание переходило в явный бред, который рождал у Ардак тяжелые подозрения.
— …Когда я спал, я видел сон… Вот проснулся от испуга. Нет, оказывается, не проснулся, а продолжал спать… Сейчас я не сплю?
— Нет, коке. Что с вами?
— Орлов… Обвал… Авария… Я не знаю, не знаю, — шептал он, закрыв руками лицо, и вдруг вскрикнул: — Рымбек расскажет все! Предаст! О гадюка! Ты все знаешь, гадюка! Ты погубил меня! Изрезать на куски и бросить в огонь! Задушил бы тебя своими руками! Скажи всю правду, скажи скорее!..
Глаза его впились в лицо Ардак, узловатые руки с толстыми пальцами потянулись к ее шее. Она отшатнулась, бросилась к двери.
Снаружи послышались шаги, голоса. Алибек метнулся к койке, укрылся одеялом. Глотая слезы, Ардак открыла дверь. Вошли Шекер — жена Жайлаубая и Майпа.
— Здравствуй, милая! Давно не видала тебя, соскучилась, — говорила Шекер, обнимая Ардак и целуя ее в щеки.
Шекер казалась еще нестарой женщиной. Глаза ее радостно блестели. Каждым своим словом она давала понять, что уже считает Ардак своей родственницей.
— Чем ты так расстроена, золотая?
— Ничего…
— Уж не заболел ли твой коке?
— Да, прихворнул что-то.
— Услышала я, что Мейрамжан уезжает в Алма-Ату, — без умолку болтала Шекер. — Приехала проводить, да вот опоздала.
Она сразу же предупредила, что времени у нее нет, ей нужно скорее возвращаться домой. Но вместо этого села, развязала опояску и вынула из-за пазухи две бутылки.
— Думала, нужно захватить с собой хоть какой-нибудь подарок. Привезла для тебя и Мейрама по бутылке подслащенной сметаны. Ох, жалко, не поспела к поезду. А все, старик — ничего не соображает. Еще вчера он знал, что Мейрам уезжает, а мне сказал только сегодня. Я всполошилась, поехала верхом… Этой же ночью нужно быть дома. Работы уйма. Старик сейчас на посеве, а я за скотом присматриваю. Что теленок, что ягненок требуют ухода, словно дитятки малые. К тому же скотинка-то государственная, вдвойне надо отвечать. Если нет моих телят перед глазами, спать не могу. Когда уезжала, попросила присмотреть за молодняком старика Маусымбая. Но он такой же неповоротливый, как мой Жайлаубай. Наведалась бы ты к нам, Ардакжан. Степь зазеленела, скот плодится… Очень приятно летом в степи…
Девушка, занятая своими мыслями, рассеянно слушала Шекер. Потом попросила Майпу:
— Ты поставь самовар, я скоро вернусь.