Пристав вынул платок, брезгливо прикрыл нос.
— Что за вонь? Что у них, носы не чуют, что ли?
— Чуют, да выхода нет, куда денешься…
— Как это нет выхода? Просто лентяи и дикари.
— После работы мало свободного времени, господин пристав. А если есть время, то силенок уже не хватает.
— Значит, кто-то другой должен выстроить жилье?
— Завод обеспечил жильем вас, меня, а казахов не обеспечивает. Они на самой тяжелой работе, медь плавят, А живут — видите как. Зарабатывают гроши, крохи…
— Понял ваши речи, понял! — Пристав поводил перед лицом Степана толстым указательным пальцем. И, не слушая больше, велел заворачивать дрожки.
Подскакал Орынбек, озираясь, как легавая собака, потерявшая след, и торопливо доложил:
— Господин пристав! Зачинщики не нашлись. При таком деле казахи дружны. Попрятали всех и в один голос твердят: «Не знаем».
— Знаешь бузотеров по именам?
— Знаю. Волосы у женщины вырвал Байжанов Омарбек. Головы пятерым разбили Садакбаев Тулеу, Джаугашаров Абен. Все трое воры. Сбежали из аулов и работают здесь.
— Воры?!
— Настоящие разбойники…
Степан не вытерпел:
— Если вор, зачем ему работать? А если рабочий, зачем ему воровать? — И громко рассмеялся.
Пристав сделал вид, что не слышал его, и сел в дрожки. Орынбек опять занял свое место впереди. Дрожки покатили, поднимая пыль по ухабистой улице.
Джусуп сбежал сразу, лишь издали заметил пристава, и за всем происходящим наблюдал из окна дома Малике. Только теперь он вышел и, подойдя к Степану, спросил:
— Что он сказал?
— А что он скажет! Не поймал «смутьянов», разозлился и уехал своей дорогой.
— А ты что ему говорил? На тебя он рукой махал.
— Я сказал о тяжелом положении рабочих, а ему не понравилось.
— Зря сказал. Тихим будешь — сытым будешь.
— Они смирно ведут себя, тихо, — кивнул Степан на землянки. — А сыты? Вы сами тоже не горлохват, тихоня: сыты ли? Орынбек Беков вместе с приставом нападают на рабочих, могут арестовать их, а вы прячетесь, стараетесь спасти свою шкуру. Что делать темным, если вы, грамотные казахи, так поступаете?
— А что мы можем сделать?
— При желании многое можете. Рабочих сейчас нужно настраивать против начальства…
— Тогда я лишусь последнего куска хлеба. Слышал, как было в Петербурге в пятом году?
— Слышал. Но, если бояться, можно все потерять.
— Нет, Степан! Маукимов Джусуп — человек мирный. И тебе советую: будь осторожен! — предупредил Джусуп и зашагал домой.
Лошадь и арбу старик Хакей успел забрать до скандала. Шли пешком. Перебивая разговор Джусупа с женой, Сарыбала спрашивал то об одном, то о другом:
— Что было в Петербурге в пятом году?
— Рабочие собрались, пришли к царю рассказать о своей нужде, а царь стал стрелять в них.
— А говорят, царь милосердный.
— Наверно, его подговорили.
— У царя ведь ум сорока человек, почему он обманулся?
Джусупу не хотелось называть царя ни умным, ни дураком, и он промолчал. Но мальчик не отставал:
— И этот пристав расстрелял бы, да? Если бы задержал рабочих, расстрелял? На плечах у него что, золото?
— Нет, называется простой галун.
— А у царя?
— Наверно, золотой.
— Сколько золотых дворцов у царя?
— Не знаю. Говорят, много.
— Где он их взял, сам строил?
Джусуп не ответил. Положил руку на голову мальчика и сказал:
— Все хочешь знать, а я знаю мало. А если что знаю, то помалкиваю.
— Почему?
— Есть слова, за которые власть может отрезать уши. Даже знаменитых адвокатов Акбаева, Дуйсембаева чуть не сослали за одно лишь слово. А обо мне и речи не может быть. Запрячут в тюрьму в два счета. Учись держать язык за зубами, малыш. Больше говорить — больше согрешить, запомни!
Мальчик прикусил губы, задумался. Видел он сегодня много, но мало что понял и потому без конца расспрашивает. Своим учителем Сарыбала недоволен, наставления его совсем не успокоили мальчика. Молча дошли до дома. Джусуп взял свои бумаги и направился в Бестемир. Сарыбала пошел вместе с ним.
А в Бестемире днем и ночью не смолкает шипение, словно ярится сказочный дракон, Густой дым здесь никогда не рассеивается, выжимает слезы, если откроешь глаза, и заставляет надсадно кашлять, если откроешь рот. Беспрестанно полыхает пламя, сверкая искрами, льется медь, сыплется шлак. Долго здесь не проработаешь: или тяжело заболеешь, или сразу умрешь. Но завод не останавливается, на опустевшее место приходят новые рабочие.
Когда появился на заводе инженер Холь, рабочим стало еще хуже. Инженер строгий, если не сказать — лютый. Чуть что, пускает в ход кулаки, пинает, увольняет без объяснений. Или придерется, не примет сделанную работу и оставит без заработка.